Дрянной декан
Шрифт:
– Рома просто меня очень удивил... – с усилием сказала я. В груди опять тревожно задышало раненое сердце. – Не ожидала от него такого.
– У Романа недюжинные способности. Он, все-таки, мой сын, – декан сказал это не без гордости. – К сожалению, он не всегда направляет их в правильное русло... Но вы за него не волнуйтесь, Марго. Трудности закаляют характер. Думайте только о себе.
– Так и сделаю, Вениамин... Эдуардович, – я взялась за ручку двери. – Надеюсь, это наша последняя беседа в столь откровенном ключе. И когда вы уже перестанете ПЯЛИТЬСЯ НА МОИ НОГИ?!!!
– Как только вы начнете одеваться скромнее, Красовская! – рявкнул
Он кричал что-то еще, но я уже закрыла дверь с обратной стороны.
19. Плывет Офелия
Страшись, сестра; Офелия, страшись,
Остерегайся, как чумы, влеченья,
На выстрел от взаимности беги.
("Гамлет", У. Шекспир)
Я много думала о Роме следующей ночью. Вспоминала все хорошее, что между нами случилось, и тихо прощалась с тем, что так и не случилось, несмотря на все мои мечты. Перед моими глазами в убыстренной съемке пробежал практически каждый наш прожитый вместе день, каждое свидание, объятия, разговоры. Я анализировала их и везде видела одно и то же: в наших отношениях мне всегда требовалось гораздо больше, чем мог дать мне Роман. Больше встреч, поцелуев, страстных слов и красивых поступков. Тогда как его все устраивало именно в том количестве, в котором было.
Возможно, он и не сделал ничего ужасного - такого, из-за чего бросают быстро, безжалостно и без объяснений, как это сделала я... Но терпеть и дальше эту тоску по невозможности получить большее стало слишком невыносимым. "Один в паре всегда любит сильнее" - слышали, наверно, такое выражение? Вот только быть этим несчастным тем, кого угораздило втрескаться сильнее, чем от него ожидает общество (да и сам избранник), я категорически не желала.
Я не вернусь к нему, если только небо и земля не поменяются местами.
У самого же молодого Верстовского, как назло, будто что-то перемкнуло в голове, стоило мне перевести его в разряд "бывших". Похоже, гениальная фраза Пушкина: "Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей" работает в обе стороны.
Всю следующую неделю он донимал меня тем, что, во-первых, образцово ходил на занятия, а во-вторых, после занятий ходил за мной молчаливой тенью (порой к нему присоединялась тень разговорчивая и хабалистая - Стасян). Выглядя при этом святым мучеником, стоически переносящим пытку учебой во имя любви. А по вечерам мой телефон разрывался от пропущенных, грустных гифок и надрывных песен, которые он слал мне, уже особо ни на что не надеясь.
Когда я указала Гардениной на его странное поведение, она равнодушно промолвила:
– Ромка все делает красиво и показательно. Красиво встречается, расстается, теперь вот страдает от неразделенной любви. Настоящая drama queen. Плюс, ты задела его гордость. Хочешь мое мнение? Весь универ судачит о том, как главному сердцееду самому разбили сердце. Он просто не может оставить все как есть.
Что касается Верстовского старшего, то он сдержал слово и оставил меня в покое - по крайней мере, так казалось со стороны. Я начала забывать неприятный инцидент в "Юпитере" и перестала ловить на себе его взгляды, но иногда посматривала на него сама. И с удивлением отметила, что он хорош не только как преподаватель, но и хорош сам по себе. С ним у нас появился шанс действительно пройти предмет, а не сдать его чисто
Гардениной Верстовский не заинтересовался, так что занятия проходили достаточно спокойно. Юля вздыхала и грезила о высоком, статном декане, Рома гипнотизировал взглядом доску, подперев щеку рукой, декан смотрел в окно и думал о своем. Все одинокие сердца тосковали молча. А во мне наконец затеплилась надежда на благополучное разрешение октябрьской заварушки: покончить с обоими Верстовскими и жить дальше свою жизнь.
Но тут на меня, как гром среди ясного неба, свалилась Офелия: замучив нас сонетами до полуобморочного состояния, декан перешел к самому сложному из произведений британского драматурга.
"Гамлету".
И мы приготовились страдать по новой.
Буквально на вводном занятии по этой теме декан обрадовал нас очередным творческим домашним заданием.
– Вы напишите эссе о том, как менялась интерпретация образа Офелии в контексте английской морали, начиная с романтической эпохи и заканчивая современными исследователями.
По аудитории прокатился недовольный рокот, которому предшествовал некоторый ступор. Юлька кинулась записывать название темы в тетрадь, но быстро сбилась, запутавшись в контекстах, эпохах и моралях.
– А чего там исследовать, Вениамин Эдуардович?
– не удержалась от вопроса Света Лыкова.
– Офелия - далеко не центральный персонаж трагедии. С ней все достаточно однозначно.
– Ах так, значит, - декан посуровел.
– И что же вы знаете об Офелии?
– Офелия в некотором роде стала жертвой придворных интриг, - с готовностью откликнулась девушка, явно желая похвастаться внеклассным изучением трагедии. Если выражаться простым языком, она связалась не с той компанией и полюбила не того человека - в шестнадцатом веке это было чревато. Ее жених, Гамлет, не ценил ее, использовал в своих целях и был одержим одной лишь местью. В итоге бедняжка сошла с ума от жесткости окружающего ее мира и то ли утонула, то ли утопилась умышленно.
– Весьма содержательно, Лыкова, - ядовито заметил Верстовский, сложив руки на груди.
– Глубочайший анализ, ничего не скажешь. А известно ли вам, что Офелия считается символом чистоты и добродетели, хотя в тексте Шекспира встречаются намеки на то, что она была не так уж и невинна?
– Офелия увлекалась добрачными связями?
– при упоминании невинности, точнее, ее отсутствии, скучающий до этого Мильнев заметно оживился.
– Я этого не говорил, Мильнев! Но прямо перед гибелью, плывя по реке, она напевала песенки фривольного содержания - фривольного по мерках того времени, конечно. Так как же Офелия впоследствии стала олицетворять пуританскую женщину викторианской эпохи?
– Как?
– Вот это вы мне и расскажете в своих эссе. Образ Офелии вдохновил десяток художников на чудесные полотна, может быть, вдохновит на что-то и безалаберных студентов двадцать первого века.
– Уж простите, Вениамин Эдуардович, но по меркам двадцать первого века все это достаточно скучно...
– ляпнули с задних рядов. Видимо, это был кто-то настолько отчаявшийся, что вероятность быстрой и мучительной смерти от рук декана казалась ему более привлекательной, чем перспектива писать эссе про Офелию.