Дуэль на троих
Шрифт:
Повисла тяжелая пауза…
Я услышал осеннюю тишину, которую так любил в детстве – без пчел, без комарья, лишь с каким-то усталым остатком от птичьего гомона…
– Али креста на ём нет?.. – прошелестел кто-то сочувственно в рядах партизан. И ему прилетел тихий ответ:
– Денис Василич говорил, мол, поступайте с пленными по-христиански…
– По-христиански? – вдруг с каверзой, громко переспросил командир.
Я наконец поднял голову и взглянул на грозного всадника.
Синеглазый и широкоскулый, с русыми, чуть вьющимися волосами, он тоже пристально смотрел на меня. Я не отвел взгляда, хоть в его глазах светилась весьма многообещающая ненависть…
Наконец он отвернулся, чтоб нагнуться из седла к телеге, взял оттуда лопату, облепленную до черенка серой землей, и швырнул ее мне под ноги.
– Копай себе могилу! Прямо здесь.
Тот партизан, что целил в меня раньше, снова вскинул свой пистоль. Другой поднял гренадерское ружье на уровень моей груди:
– Ну!..
– Палки гну! – невольно окрысился я, взял лопату и начал копать.
– Не здесь! – сказал командир. Он отъехал несколько шагов и ткнул пальцем подле другой березы, помоложе: – Тут рой. Корней меньше.
Видимо, они умели ценить время… Командир даже спрыгнул с коня и каблуком сапога очертил, где копать.
Я снова принялся за дело. Как только я срезал верхний слой дерна, копать стало легче. Тупая лопата уходила в песчаную почву как в масло. Я даже пришел в трудовое неистовство и все быстрее и яростнее бросал землю вбок, норовя засыпать сапоги крестьянину с пистолем. Но тот будто не замечал моих нападок…
Все вокруг молча ждали. Усердно копая, я чувствовал пристальный взгляд командира…
Вдруг моя лопата тукнула о что-то твердое… Поддев это твердое снизу, я одним махом выбросил вверх жестяную коробку. В полете коробка раскрылась, и… из нее вылетели две блестящие и невероятно расчудесные фигурки.
– Невтоны! – так и вырвалось у меня.
Я похватал своих милых невтонов и… в изумлении глянул на командира лесных партизан.
Он уже снова сидел на коне, прибирая поводья, и смотрел на меня – синеглазый, широкоскулый, с вьющимися волосами… Да это же Андрейка!
Тут издали послышался дребезг другого партизанского «экипажа», крики и брань…
Из-за кустов боярышника выворачивала упряжка деда Мити. Сам он, привстав на передке, стегал кнутом сивую кобылку и, как несущийся на неприятеля петух крылами, трепыхал вожжами. Сзади деда колотила по спине кулаками Агаша. А позади бабки, вцепившись в агашину кацавейку, пристроилась Анюта – нарядная, как на королевском балу.
– Вот они, старый! – завопила, завидев нас, бабка Агаша. – Я ж говорила тебе, на Усановку они повернули!..
– Андрюшка! – вмиг перекрыл ее Митя ярым звенящим фальцетом. – Что ж ты творишь, окаянный?!.. Ведь это же Ванюша Беклемишев!..
Андрей спокойно повернул голову в сторону их заполошных криков…
(Здесь страница из дневника Жана Бекле утеряна.)
…набухивался самогон из огромной бутыли.
Одна кружка – Андрею. Другая – мне. Мы молча сидели за тесовым столом напротив друг друга. Между нами стояли «невтоны».
– Ну давай, за встречу, – сумрачно сказал Андрей и, закидывая голову, влил кружку в себя одним махом.
– За встречу, – сказал и я. И заглотал этот партизанский «огонь» тоже на одном дыхании, хотя и с нечеловеческим усилием…
Из дневника Таисии Трубецкой
(опубликовано в «Отечественных записках» за 1813 год)
…Я попыталась пройти в дверь. Но партизан с ружьем дальше сеней меня не пропустил…
– Барышня, не положено… – говорил он с великим почтением, но стоял твердо как истукан на своем бессмысленном посту.
Баба Агаша оттянула меня сзади за рукав. Мы вышли на крылечко.
– Идем-идем, Таисия Сергевна, ясно солнышко. Без нас разберутся, – приговаривала Агаша. – Пойдем-ка, со мной посиди, а я им покамест картошки нажарю…
И я следом за бабушкой так и сошла с крыльца. Я всего-то раза три была на этой глухой охотничьей заимке. Ее поставил еще прадед – страстный охотник и большой вельможа из елизаветинских времен, а дед мой уже почитал убиение зверья и дичи по лесам пещерной дикостью и, оставив на заимке одного лесничего – на страх самовольных порубок, сам не казал в лес носа, а более уважал скачки, покер, Жан-Жака Руссо и цыган…
Из дневника Жана Бекле
Всего я наверняка не вспомню. Но ясно помню все до той поры, когда на сковороде оставалась еще нажаренная Агашей картошка.
Мы с Андреем изрядно уже нагрузились. Наверное, партизаны, что сидели рядом с нами – тоже.
– Ну а чо, чо твой Банапар тут хочет… сделать?!.. – говорил мне с пьяным вызовом Андрей.
– Освободить Россию!.. – не пасовал и я. – Страну рабов сделать страной этих… свободных.
Тут Андрей вдруг обиделся:
– Это ты счас чо сказал?.. Я раб?!
Смутившись, я начал оправдываться:
– Ну как?.. Нет, конечно. Ну, отец же у тебя – на заимке – крепостной…
Андрей ударил тяжелым кулаком по столу. Подпрыгнули картошка, кружки и «невтоны».
– Да я, если хочешь знать, – навалился на стол грудью и приблизил лицо Андрей, – за пятьсот верст уходил в извоз с батькиными лошадями! Приезжаю, барину червонец откатил оброка и – свободен! Так барин – на словах только что барин. Сам уж два на раз занимал! Продуется в Москве в картишки и бежит занимать… Мы с батей уже давно могём выкупить у него вольную! – Андрейка вкусно захрустел малосольным огурцом.
– Так что ж не выкупите?..
– А чо деньги тратить на ерунду? Надо дело сызнова поднять…