Дуэль на троих

Крупин Михаил Владимирович

– Что ж, жизнь диктует нам свои суровые законы. Только, на мой взгляд, половины для этого пройдохи многовато. Нас ведь трое!

Тролль в погонах тут же подскочил как ужаленный и выпучил на меня сверкающие, как два новеньких франка, глаза…

Из журнала Таисии (в послушании Анны)

Трубецкой-Ковровой

…Едва рассвело, я снова принялась смотреть в щель между бревнами на волю. Вдоль стены амбара похаживал уже другой француз-часовой.

Признаться, я почему-то разволновалась до слез. Тем больше поражало ленивое спокойствие моих собратьев по несчастью. Дед Митя отсыпал жареных семечек в горсть Андрею, и тот, привалясь к стене, лузгал себе и поплевывал. Все мужчины сладко отоспались на струганных досках, только мы с Агашей так не сомкнули глаз. Она все причитала, хваталась за сердце, а я утешала ее как могла. А теперь вот бабушка задремала в уголке, и настал мой черед дрожать. Хоть все мы пребывали в неведении, что там с Ваней Беклемишевым, я была уверена, что визит Пикара не несет и ему никакого добра. Чтобы хоть как-то выговориться, я сообщила об этом Андрею и деду Мите.

– Да бросьте, барышня! – отозвался командир партизан с оттенком горечи. – Его свои не обидят.

– Да может быть, его уже пытают!

– Его?! – изумился Андрей.

– Ты этого их ведомства не знаешь. Там просто измываются…

– А ты Ваньку, что ль, не знаешь? – спросил вдруг он и сплюнул шелуху перед собой. – При любом раскладе этот хитрован сам измываться будет.

Все засмеялись. И я внезапно успокоилась. Пожалуй, Андрейка был прав.

Я присела на низенький чурбан и принялась чистить платье…

Из дневника Жана Бекле

…Папаша предложил поднять бокалы в честь нашего тройственного союза и славнейшей сделки. Я не отказался выпить мировую.

– Какие же вы у меня молодцы! – переводил я умиленный взгляд с отца на Пикара и обратно. – Что значит житейская мудрость!..

Те польщенно улыбнулись, а я развил свою мысль:

– Я начинаю верить, что вообще не существует проблем, которые нельзя разрешить полюбовно. Почему только Наполеон и Александр не договорились по-дружески?..

– Потому что еще молодежь! – рассмеялся отец. – Нашему даже нет и сорока.

Выпили за опыт…

Отец вместо огурца цапнул случайно моего «невтона» и тут же брезгливо катнул его прочь по столу (я едва успел поймать).

У папани была с собой гармоника, и я попросил его сыграть. Он взял мой любимый аккорд…

Потом мы спели «Марсельезу». Пикар тоже пел с удовольствием, у него оказался приятный баритональный дискант, только призывал нас – немыми жестами обеих рук – петь потише. После коронации Наполеона исполнять этот революционный гимн не то, чтобы стало нельзя, а… как-то весьма нежелательно, и если бы кто-нибудь из солдат донес об этом исполнении, полковник тайной службы схлопотал бы лихой нагоняй!

Дочка лесника, девушка лет семнадцати, которой велено было прислуживать нам, очень грубо, швырком, поставила на стол плошку с едой – по-моему, какую-то недопаренную репу.

– Qu'est-ce que c'est?! [3] – возмутился Пикар. – Что это за муть? Как ты подаешь?

– Минутку, – я поднялся с места, заговорщицки подмигнув своим новым собутыльникам, – говорить с этим народом надо на его языке. Мадемуазель, – двинулся следом за девицей. – Сударыня…

Приобняв ее за приятной округлости плечики, я начал нежно ей шептать в самое ушко. Девчонка хотела сперва вырваться, но все же задержалась. И я дошептал ей все, что надо.

3

Что это такое?! (фр.)

Она только пару раз хлопнула изумленно ресницами, глянув на меня, и помчалась за занавеску, на крохотную запечную «кухню», там нагнулась, ухватила за кольцо ворот и открыла подполье.

– Это называется «погреб»! – растолковал я Пикару. – В России там есть все!

– Что же ты ей нашептал? – захихикал полковник. – Какое заветное русское слово? Я тоже хочу его знать!

– Я открыл курсы обучения французским поцелуям. На это падки девицы всего мира!

Тут из погреба донесся звук падения и девичий вскрик.

– О! Кажется, мадемуазель нужно помочь.

Я снова встал и тут же повалился – как бы под грузом выпитого.

– О, эта молодежь! – фыркнул отец. – Где уж ей тягаться со старой гвардией!

Он сам поднялся и двинулся к погребу.

– Идем, идем, сразу все принесем…

Но Пикар его ловко опередил.

– Заодно глянем, что это за баснословные русские погреба, – оглянулся он на меня, осторожно пробуя ногой ступеньку лестницы.

– Отец, – попросил я совсем по-детски (хотя, сколько помню, в детстве его никогда ни о чем не просил). – Пожалуйста, не дай этому подлецу девочку в обиду.

Отец козырнул, мол, понял, будет сделано, сынок. И стал спускаться в погреб следом за Пикаром.

Когда из тьмы полетели взволнованные возгласы – «мадемуазель, где же вы?..», «ваши верные рыцари уже здесь!..», «ой, мля, я ногу подвернул!..», «Жано, давай нам свечи!..», – я еще медлил. Но как только услыхал, как с другой стороны – из-под сеней – скрипнул и захлопнулся второй ворот погреба, кинулся на кухню и обрушил первый ворот вниз. Чуть живот не надорвав, надвинул комод и два тяжеленных ларя сверху.

Изнутри раздались раздраженные, но весьма глухие выкрики.

Тут же в комнату с улицы влетела возбужденная девчонка.

– Заперла?

– Ага. Два засова накинула. И замочек еще!..

– Молодец!

– Жано, что за шутки?!.. Кто там?.. Почему так темно?.. – едва доносилось снизу.

Я быстро прилег на пол, приник к створке ворота губами:

– Папа, еще в Париже я устал тебя вытаскивать из дурных компаний в кабаках! Теперь ты там надолго!

– Если ты не выпустишь нас, – зарычал в ответ отец, – мы найдем здесь эту дурочку и изнасилуем!