Дуэль на троих
Шрифт:
Все же папочка умел, когда хотел, прикинуться редкой свиньей. Этаким холодным и безжалостным пиратом. Но не перед сыном же, который его знает как облупленного!..
– Если бы ты хоть чуть-чуть интересовался хозяйством своей бывшей усадьбы, – сказал я ему напоследок, – то знал бы, что у местных погребов бывает по два выхода.
Ответом мне был взрыв негодования. Но времени терять не следовало, и я вскочил на ноги.
Дочка лесника улыбалась мне задорно и почти влюбленно.
– Ой, барин, а я ведь думала – и вы пьяный!
– А кто сказал, что нет? – Я сгреб ее в охапку и расцеловал. Она и не пикнула. (Потом надо будет вымарать эту страницу, чтоб не прочитала Анюта!)
Я двинулся к выходу, а девчонка все еще стояла, прибалдевшая.
– Чего застыла, в лес беги! Тебя за такое партизанство не похвалят.
Она послушно кивала, а сама – ну, дура дурой! Да и говорит мне:
– Это и есть французский поцелуй?..
До амбара я дошел без приключений, если не считать, что сразу на углу палисадника и длинной поленницы нос к носу столкнулся с Басьеном, вернейшим оруженосцем Пикара с трепыхающейся курицей в руке.
– А! Это вы… Ой, – прислушался он вдруг. – А кто это там колотится?… Чьи голоса?
– Это пленные беснуются.
– А-а… Так ведь они же с другой стороны – вон в том сарайчике, – он указал мне направление к амбару, за что я был ему глубоко признателен.
– Там тоже. Они теперь всюду. – Я похлопал бестолкового Басьена по плечу и отобрал курицу. – А этих твой хозяин и мой отец допрашивают сами, как они любят, с пристрастием. Так что просили пока не мешать.
Басьен многозначительно кивнул и ретировался обратно за угол поленницы.
Сидя на колоде у дверей амбара, часовой точил от скуки штык и насвистывал какой-то немецкий мотивчик. С двух сторон амбара стенами светло-зеленого пламени стояли заросли чертополоха и крапивы.
Я с размаху запустил вперед курицу, и сам тут же побежал за ней. И так совершенно естественным порядком очутился у самых дверей амбара.
– Ах, чертовка! – я расстегнул мундир и опустился на бревно рядом с часовым. – Бегает не хуже партизан, никак не ухватишь.
– Да брось ты ее, – охотно поддержал разговор часовой. – Ребята кабанчика тут закололи. Скоро всем будет вкуснятины вдоволь.
– А, ну тогда ладно… – Я поднялся и похлопал по бревенчатой серой стене. – И сколько их там у тебя?
– Вместе с девкой, стариком и бабкой – семеро.
– А эти-то зачем с партизанами?
Часовой пожал плечами:
– Ну, девка понятно зачем. При любом подразделении не будет лишняя. А старик, наверное, ее папаша – для порядка: чтоб не сильно безобразничали…
Я припал глазом к щели в стене сарая. И сразу наткнулся на взгляд приникшей с другой стороны Анюты! Его сияние втекло в меня каким-то небесным бесстрашием и безмерной силой… От неожиданности я даже немного отпрянул и прикрыл глаза рукой.
– Что там? – с любопытством спросил часовой.
– Ух ты! – пройдя вдоль щели дальше, я подмигнул Андрею.
– Что? – часовой отложил штык и брусок.
– Что они там творят!.. Вот это да!.. Слушай, давай постами поменяемся?
Часовой наконец вскочил и, оставив ружье у колоды, шагнул к стене.
– Да где? Что?.. – пригнувшись, он азартно сунулся к той же щели.
Я тут же ахнул его березовым поленцем по балде.
Ключ от навесного ржавого замка нашелся у простака на ремне…
Мы с Андрейкой мигом затащили часового в амбар.
– Ох, Ванюшка, ох проказник! – радостно запричитал дед Митя.
Бабушка Агаша вцепилась в меня, но смотрела мужественно и внимательно.
А Аня-Тася… смотрела так, что я думал, кинется ко мне на шею. И я был готов шагнуть к ней, но между нами на полу как раз Степан и Фрол снимали подсумок и патронташ с часового. Андрей отстегивал с ремня клинок…
Часовой вдруг судорожно вздохнул и зашевелил губами.
– Слава богу, дышит!.. – присела над ним Тася.
Андрей тут же ляпнул его снова прикладом по голове. Анюта ахнула.
– Вот и хорошо, – кивнул Андрей. – Пусть дышит дальше.
Фрол и Степа осторожно выглянули в двери, выдвинулись – покрутили головами над бурьяном.
– Чего там? – спросил Андрейка. – Вдоль омшаников до рощи как?
– Чисто!
– Уйдем! – подтвердил вернувшийся Фрол.
– Пешими?
– Зачем?..
За кустами смородины и некошеным бурьяном, скрывающими нас от солдатского бивака, цепочкой мы прокрались к коновязи.
Мы с Фролом на четвереньках подползли и отвязали семь коней. А поводья почти всех остальных прикрутили к жердине морскими узлами. Вернее, я вязал морскими, а Фрол – каким-то гужевым, неведомым мне способом. Степан с Андреем в это время подрезали подпруги на седлах…
По завершению сей операции, за стогом сена мы с Андрейкой подсадили бабушку Агашу на самого мускулистого рысака, на котором уже сидел и принимал ее сверху дед Митя.
Решили больше не таиться. Каждая секунда промедления могла нас погубить. Кто-то мог хватиться часового у амбара и поднять тревогу, или толпа солдат приперлась бы к коновязи.
Андрейка рубанул ладонью – и все мы, попрыгав в седла, и, разом подняв страшный шум, пустили коней с места в карьер…
Сзади грянул взрыв солдатских криков, и скоро вслед нам затрещали ружейные выстрелы. В мелькающих прогалах между избенок и кустарников взлетали белые дымки…
Но мы дружно, не отставая уже поворачивали за Андреем на лесную сакму [4] …
Я ждал, что дед с бабкой будут ехать по определению медленно, но Митя, видно не желая никому быть обузой, разогнал коня так, что на сакме всех опередил. Агаша только ойкать успевала.
4
Сакма – проторенная, хорошо известная дорога.