Дуэт с Герцогом Сиреной
Шрифт:
— Полагаю, так было бы легче понять. — Несмотря на то, что я сказала ему то, что он хотел, он не в восторге от того, что оказался прав, и теперь мы оба дуемся. — Но я уже сказал тебе, что не могу вернуть тебя обратно. Если бы ты покинула Вечное Море, то сразу же начала бы увядать. У тебя будут минуты, может быть, час. Это слишком большой риск.
Эти слова звучат так, словно кто-то физически вырывает из моих костей последние остатки надежды. Я не могу вернуться… Даже если бы могла, я ничего не смогла бы сделать. Спина выгибается, и я осознаю,
Я дрейфую, отворачиваясь от него, зацепившись за опору, как будто могу перевести дыхание. Мерцающий сквозь поверхность рассвет насмехается надо мной. Достаточно близко, чтобы нарисовать золотые линии на моем лице. Достаточно далеко, чтобы я уже никогда не смогла до него дотянуться.
— Ты должен был убить меня. — Лучше бы он убил.
— У тебя есть более важная цель.
— У меня была цель! — Ярость и обида переливаются через край. — Я была капитаном и отвечала за свою команду — команду, которую ты убил.
— Я не…
Я не буду слушать его оправданий. Мне все равно.
— Я была дочерью, сестрой, отвечала за свою семью. А ты… ты забрал меня у них. На шесть месяцев. У меня было шесть месяцев… А теперь они… — Я осеклась и покачала головой. Это было глупо. Не существует мира, в котором этой сирене было бы все равно. Почему я должна был ожидать этого?
— Что они? — нажимает он.
Повернувшись, я снова смотрю ему в лицо. Глаза Илрита в солнечном свете напоминают мне солнце между осенними листьями. Уютные. Теплые. Это глаза, которые просят довериться. А это опаснее любого жестокого взгляда.
Я не знаю точно, почему я говорю ему об этом. Возможно, потому, что так будет честно. Я узнала кое-что о нем — то, что он явно не хотел, чтобы кто-то знал— и теперь я чувствую себя обязанной рассказать ему что-то о себе. Возможно, это потому, что часть меня отчаянно хочет верить, что, возможно, он найдет способ помочь, если узнает правду.
— Я должна много денег совету, который контролирует мой дом. Если я не заплачу и не явлюсь в назначенный срок, расплачиваться будет моя семья. — Это слишком упрощенное описание моих обстоятельств. Но я по умолчанию предполагаю, что дополнительная информация его не заинтересует.
Я ошибаюсь.
— Их убьют за деньги, которые ты должна?
— Нет, совет их не убьет… но они могут пожелать смерти, если их постигнет такая участь. — Я думаю о них, которые сидят в тюрьме для должников. — У вас здесь есть тюрьмы для должников, Герцог Илрит?
— Нет, не могу сказать, что мне это знакомо. — Он кажется искренне заинтригованным.
— Это холодные, жестокие места, где у человека отнимают всю его свободу. К людям относятся как к животным и заставляют их работать на тех работах, для которых совету нужны руки — строить дороги, здания, что угодно еще. Они работают без устали и без оплаты. Взамен им прощают долги… но только после многих лет послушной службы.
— Мы не используем нашу свободу в качестве валюты здесь, в Вечном Море. — Его рот нахмурился, брови нахмурились. — Это звучит как чудовищная
— Чудовищно? — Я насмехаюсь. — Это говорит тот, кто намерен принести меня в жертву богу, забравшему всю мою команду. — Я не могу удержаться от замечания. Море между нами снова наэлектризовалось в тот момент, когда я бросила словесную колкость.
Такое ощущение, что мы оказались в квадрате друг с другом. Противоположность. Не менее ужасны, если вдуматься, его старые боги… наши тюрьмы.
По крайней мере, тюрьма для должников не лишает тебя жизни, хочется думать. Но лишает. Либо буквально, в результате убогих условий. Либо практически — за годы работы и возможности, которые она отнимает у людей, попавших в нее.
Я всегда ненавидела тюрьмы для должников. Я не могу с чистой совестью их защищать. Но они часть того мира, который я знала. О восходе солнца или приливах и отливах. Мысль о том, что может быть иначе, так же чужда мне, как проклятия сирен Шееля.
— Все в Тенврате сводится к контрактам и кронам. — Я сдуваюсь от своего конфликта. — Даже если это доведено до изнурительной крайности… Мы все понимаем, что оплата приходит, и нет ничего хуже, чем не иметь ее в руках в нужный момент. Как только меня объявят мертвой, тот, кому я должна деньги, тут же приступит к их получению. Будет заявлено, что я отказалась от своей клятвы — от той суммы, которую я должна была заплатить по договору.
Я дотрагиваюсь до своей груди. По линиям, которые он начертил, пробегают мурашки, заставляя мое сердце коротко вздрогнуть. Возможно, это просто мое отчаяние.
— Пожалуйста, я пытаюсь сдержать свое слово. Ты, конечно, понимаешь это? Я скорее умру тысячей холодных, одиноких смертей, чем нарушу это обязательство и позволю несчастью постигнуть их.
Илрит почти не двигается. Его взгляд напряжен, словно он пытается не просто услышать мои мысли, а заглянуть в мой череп. Выяснить, правда ли то, что я говорю, или нет. Его молчание — питательная среда для моего отчаяния.
Последний шанс, Виктория.
— Илрит, я знала, что ты придешь. Я не планировала бороться с тобой, когда ты пришел. Я так старалась, чтобы все уладить — …все, что было улажено с помощью твоей магии… — и это все, что осталось. Моя семья — это все, что у меня осталось. Если о них позаботятся, то я сделаю все, что ты пожелаешь, без всякого беспокойства и возражений. У нас был уговор о времени, и раз уж ты не дал — или не смог дать — мне все причитающееся время, то, пожалуйста, помоги мне уладить это дело. Я даю тебе слово, что, как только это будет сделано, я приложу все свои усилия и все свое умение, чтобы стать тем, кем ты хочешь меня видеть в качестве своей жертвы.
И снова я вымениваю себя. Мое сердце. Мой разум. Мое время и мои монеты. Все это проскальзывает между пальцами. Отдается. Но, по крайней мере, это время будет для моей семьи. В этом я могу найти утешение.
Наконец, спустя, как мне кажется, целую вечность, он говорит:
— Хорошо, тогда пойдемте со мной.
— Что?
Илрит поворачивается и начинает спускаться по туннелю, соединенному со стеной напротив балкона, слева от его кровати.
— Куда ты идешь?
Он оглядывается через плечо.