Дуэт с Герцогом Сиреной
Шрифт:
Илрит с ненавистью в глазах оглядывается на молодую женщину. Я не могу удержаться, чтобы не перейти к ней. Я кладу руку на плечо Лючии. Он не имеет в виду свой гнев, он не может. Видит Бог, бывали моменты, когда мне хотелось зарезать Эми, и достаточно было напомнить, как я была неправа в тот момент, чтобы полностью погасить свою ярость.
— Она сделала все, что могла, чтобы помочь тебе. Ты должен благодарить ее, а не ругать, — твердо говорю я.
— Ты даже не знаешь, о чем говоришь. — Кажется, он еле сдерживается, чтобы не перенаправить всю свою ярость на меня. Но он способен…
— Возможно, я не знаю подробностей вашей магии — ведь ты все еще не рассказали мне о ней как следует, — добавляю я с легкой горькой ноткой. — Но я знаю, как выглядит человек, вымещающий свой гнев и обиду на молодой женщине, которая этого не заслуживает. — Эти слова эхом отдаются в моем сознании, натирая, немного слишком грубые. Я бы хотела, чтобы у меня хватило милости или возможности сказать это Чарльзу. Вместо этого он, похоже, всегда брал надо мной верх. Та молодая женщина, которой я была тогда, то и дело трусила до такой степени, что я удивляюсь, как у нее не сломался позвоночник.
Но теперь я не она. Я стала лучше. Если я смогу бороться с Чарльзом до конца, сквозь все его угрозы и уколы, я смогу одолеть герцога-сирену.
Илрит смотрит на меня, сузив глаза. В моих мыслях промелькнуло отвращение, и он покачал головой, отворачиваясь. Повернувшись спиной к Лючии, он бормочет:
— Спасибо за помощь, Лючия.
— Всегда, Ваша Светлость. — Лючия склоняет голову. Она бросает взгляд в мою сторону. — Спасибо, но в этом не было необходимости.
Я чувствую, что эти слова обращены только ко мне, и пытаюсь ответить взаимностью, сосредоточившись на ней и только на ней.
— Мне все равно, герцог он или нищий. Я не собираюсь стоять в стороне и позволять кому-то так обращаться с тобой.
— Это действительно нормально. Я знаю своего брата, — говорит она с ноткой печали. Почти жалости. И подтверждает мои подозрения о семейном сходстве. — В траншее тяжело любому… особенно тому, у кого на плечах много бремени. Раны рейфов глубоки и тяжелы, они призваны разрушить душу.
— Мы все получаем глубокие и тяжелые раны. Они не оправдывают хамского отношения к себе. — Я сжимаю ее плечо и отпускаю. — Никогда не поступайся своей ценностью, ни ради кого, даже ради семьи. — Слова приходят сами собой — я достаточно часто говорю их своей родной сестре.
— Я буду иметь это в виду. — Лючия разделяет со мной улыбку.
— Все, кроме Виктории, свободны.
— Ваша Светлость? — Улыбка Лючии спадает, когда она оглядывается на него.
— Со мной все будет в порядке. Я могу справиться с такими мужчинами, как он, — успокаиваю я ее.
— Я все слышал, — сухо говорит Илрит. Я бросаю на него вызывающий взгляд и пожимаю плечами, чтобы показать, как мало меня волнует то, что это так. Его губы слегка поджаты, но разочарование не доходит до глаз. Он пронзает меня взглядом, когда Лючия и Шеель без возражений уходят, выплывая на балкон.
Я сохраняю расслабленную позицию, но не отступаю, ожидая, что он скажет. Ощущение невысказанных слов снова омрачает воду между нами. Они гудят мне навстречу, даже после того, как пение, разносившееся по всему поместью,
Мне кажется, что я выиграла негласный спор, когда он расслабляется, и его тело опускается в воду. Напряжение исчезает, когда он отводит глаза. И все же я не теряю бдительности. Отступление может быть собственной военной тактикой.
— Мне жаль, — пробормотал Илрит.
— Что? — Это слово прозвучало с шоком.
— Правда? — Он усмехается и качает головой, по-прежнему не глядя на меня. — Ты из тех женщин, которые заставят меня повторить это еще раз?
— Дело не в этом, я…
— Мне очень жаль, Виктория. — Илрит возвращает взгляд на меня. В нем та же свирепая решимость, что и раньше, но на этот раз в нем нет ощущения борьбы. Я не знаю, как реагировать на то, что мужчина так быстро извиняется. Не выдержав моего удивления, он продолжает. — Ты была абсолютно права, я не должен был так набрасываться. Ты ни в чем не виновата, а Лючия просто делала то, что считала нужным.
Я складываю руки. Я не позволю ему использовать прощение, чтобы застать меня врасплох.
— Ты должен извиниться и перед Лючией.
— Обязательно. — Он снова отводит взгляд. — И мне тоже жаль, что тебе пришлось стать свидетелем… этого.
— Я не знаю, о чем ты говоришь. — Я пожимаю плечами. Илрит скептически смотрит на меня уголком глаза. — Все, что я помню, это куча яркого света. Может быть, какие-то пузырьки? Больше ничего.
Он знает, что я лгу. Но меня не волнует, что он знает. Я слишком занята вопросом, почему я лгу. Я помогла ему, чтобы попытаться использовать это в своих интересах. Я даже не делаю попытки намекнуть, что хочу получить что-то в обмен на свою доброту.
— Почему? — спрашивает он, и я задаю себе тот же вопрос.
Горькая усмешка проносится в моем сознании, и я не могу сдержать усталую ухмылку, которая расплывается на моих губах, когда я качаю головой. Настала моя очередь отвести глаза. Потому что никто не должен скрывать свои самые темные секреты. И все же я не могу заставить себя сказать это. Это было бы слишком большим признанием. Если он и слышит, то не подает виду. Поэтому я говорю:
— Не спрашивай, а то я могу передумать.
— Не то чтобы я был особенно добр к тебе, — поспешил заметить он.
— Нет, не был.
— Я собираюсь принести тебя в жертву богу.
— Напоминание действительно не нужно. — Я смотрю на него.
— Почему?
— Ты всегда такой настойчивый? — Я огрызаюсь.
— Ты не умеешь разговаривать.
— Боже правый, а я-то пыталась быть доброй к тебе. — Я вскидываю руки вверх и неловко откидываюсь назад.
— Я не просил о твоей доброте. — Он смело смотрит на меня.
— Тогда прости меня за то, что я дала ее тебе. Лучше скажи, что я сделала то, что сделала, только потому, что надеялась как-то использовать это для обмена с тобой, чтобы ты вернул меня в мой мир? — И все же, когда я оказалась в том странном месте в его воспоминаниях, мысль о том, чтобы сделать это, полностью исчезла. Все, что я вижу, — это грустный мальчик и измученный мужчина.