Думаешь бьётся?
Шрифт:
Ручки у меня золотые, по его утверждению, лишь такое объяснение можно дать спокойному поведению сына. Снова мы закончили быстро, затем разминаем непарный мышечный орган.
— Скоро на папу будешь рычать, — резюмирую. За что получаю тычок пальцем в спину, от этого самого папы.
— Как динозавр, — скалится мелкий, изображая при этом руками у лица лапы, когтистые.
— Именно так.
Собираюсь уже уходить, но Петя меня за рукав ловит.
— Выпейте с нами чаю. Пожалуйста. Папа пирожные купил, если Вы уйдете он со мной не поделится.
— Сам их
Петя хихикает. Костя глаза закатывает, обреченно вздыхая. Смотрю на него, мол, спалили тебя.
Ситуация в корне неправильная. Оставаться излишне не стоит, от слова совсем. Но как ребёнку откажешь?
Достаю из сумки коробку с шоколадными яйцами.
— Тебе, наверное, столько нельзя. Давай договоримся, твои игрушки, а шоколад папа съест?!
— Конечно! — Петя несется на кухню, миг и уже на стуле сидит, в ожидании сложив ручки свои на столе.
— У меня все зубы выдадут, — стонет Костя, с гримасой страдания на лице.
— И попа слипнется. Но вопросы решаемы, — успокаиваю его.
Глава 45
Моя жизнь словно прорубь и я в ней карась, подмороженный. Туда поплыла, сюда поплыла. Толку нет, но мне нравится. Не знаю, может кого — то стоя в шесть утра под горяченным душем посещают умные мысли, типа: «А не проиграть ли мне в памяти ферзевый гамбит Рубинштейна?», но меня — нет. В голове булькает что-то, похожее на пузыри при варке киселя, оказывается это мысли мои.
Через полчаса снова идти мучать ребенка. Лечение наконец-то начало свои плоды приносить. Для этого Косте пришлось показать Петю другому врачу, моему однокурснику, по моей же рекомендации. И вуаля! — ребенок пошел на поправку. И буковку «р» мы уже в большинстве слов выговариваем. Всего — то за десять дней. «Мы», потому что и для меня это в новинку. Учить детей — совсем не моё. Проще студенту объяснить, как вырезать пупок, удалить прохудившиеся участки и пришить на прежнее место, без потери в эстетике.
С папой его всё куда тяжелее. Мы вроде бы просто общаемся, но слишком плотно. Как-то так вышло, совсем незаметно, что мы с ним стали на связи… чуть ли не сутки напролет. Кому скажи — обхохочутся. Я, человек у которого нет социальных сетей, никогда не выкладывающая собственные фото в мессенджерах, сижу и двадцать четыре на семь пишу сообщения. Естественно, не круглосуточно, но когда я вышла на смену, мы с ним с часу ночи до пяти утра переписывались. Ну ебобо же? Ебобо. Страшила мозг просил у Гудвина, а мне всего лишь надо научиться им пользоваться. Но вместо этого, ёжики душистые, я с замиранием сердца жду пиликанье телефона. Даже звук приятненький поставила.
Вчера я приехала поздно, Петя меня ждал в пижамке, чистенький, почти готовый ко сну. Идеальный ребенок — после укола сразу уснул. Еще девяти часов вечера не было.
Костя видя моё состояние, сжалился и покормил меня ужином. Разговор вышел долгий. Он рассказал, что Жанна в Египте, отдыхает после «кощунственных условий, дурного питания, вони и хамского персонала больницы». Поездка настолько «горячая», что и в суд, на бракоразводный, процесс она не пришла. Перенос.
Я никого не сужу, а как бы сказала сестра — «ты не рожала, тебе не понять». Но мне реально не понять, как можно бросить больного ребенка и улететь развлекаться. Пусть даже папа и бабушка очень ответственные и любящие.
Бедный мой ребёнок, будущий, я тебя вниманием своим замучаю. Беспощадно.
В первой половине дня чувствую себя на гребне успеха — яхта у меня появилась. Сделана она «три д» ручкой, но это мелочи, абсолютно незначительные. Малыш старался, переживал понравится мне или нет. Ставлю её (а она с подставкой, на секундочку!) на рабочий стол, фотографирую и отправляю Косте с посылом, мол, всё круто, пришвартовала.
Лучше бы я этого не делала. Спустя несколько безмолвных часов присылает:
«Прости, не смог ответить сразу. Отбыл. Вернусь поздно ночью. Вечером зайдешь? Мама с Петей. Пожалуйста».
Следом долетает:
«С моей мамой» — успокоил так успокоил.
«Пожалуйста. Буду должен».
Да уж, как земля колхозу.
Забываем всё о том страхе, что я испытала в первый день процедур. Оп. Словно его и не было. Страшно мне стало сейчас. Реально коленки дрожат и подташнивает.
Последний раз я так нервничала в школе. Когда физрук мне четверку в девятом классе решил вывести в последней четверти, с фразой: «Придешь на пересдачу. Прыжки через козла и хождение по нему же сдавать». Кто бы знал какой леденящий ужас козел в меня этот вселял. Неописуемый. Нет бы папе сказать. Но я ведь проблемы решаю сама, надо было чтобы папа мною гордился. Залезла я на этого деревянного монстра, а шагу сделать боюсь. Учитель, к слову сказать — молодой, по доброте душевной меня решил приободрить фразой — «Не бойся, если упадешь — я тебе разотру место ушиба». Упала я тут же, но растерли по итогу его. Так бывает. Но были и плюсы, после вывиха ноги с последующим хирургическим вмешательством, мне разрешили больше не ходить на русские народные. Знала бы, полезла на страхолюдину намного раньше.
Ручонки и печенка дрожат. Чтобы не задерживать Петю со сном, утром я взяла с собой сменную одежду. По плану было: принять душ на работе, переодеться и ехать. Сейчас же, как идиотка одергиваю черное платье — чулок, и так длина миди, но я тяну. По словам Толи я — больно в нем хороша. Но сейчас оно слишком обтягивающим кажется. Те несколько раз, что носила до этого, было оно в самый раз. Интереснейшим образом наш мозг устроен.
Под крики «Алёна, Алёна, Алёна» Лидия Константиновна мне двери открыла.
— Здравствуйте, — начинаю приветствовать первой. Даже киваю немного. Стою с идеально ровной осанкой, хоть чему-то «люли — люли» меня научили. Сумку держу обеими руками перед собой, словно на собеседование пришла.
— Здравствуйте, тетя Алёна! — Петя бабушку перекрикивает. — Я же тебе говорил — она красивая! — обернувшись к бабушке, говорит немного тише, но слышно мне прекрасно. — А ты мне не верила, — бабушка на него шикает.
А я стою неподвижно. Интересно, сколько ужаса в моих глазах отражается?