Дурной возраст
Шрифт:
В самом деле, какие у нее основания интересоваться тем, что какой-то мальчишка ездит взад-вперед? Какое везение, что до сих пор все называли его «мальчишкой»! Кстати, взад-вперед он ездить не будет. Будет действовать по принципу внезапности.
Люсьен положил газету в карман и, слегка успокоившись, вошел в аптеку. Ему тоже очень нужен аспирин. Он купил упаковку и, задумавшись над статьей в «Уэст-Франс», отправился в обратный путь. Теперь уже печать натешится всласть. Что уж говорить о телеке! Казалось, он двигается по сцене в лучах прожекторов, став объектом всеобщей ненависти Месье Хайд, вот что он такое. Его отец — доктор Джекилл, а он — месье Хайд. Чудовище, которое снится по ночам! Он испытывал смешанное с ужасом горькое удовлетворение. Добрался до хижины, проглотил таблетку, которая чуть не застряла в горле, и сунул записку.
ВОТ АСПИРИН.
Затем приоткрыл дверь. Она чуть не вырвала листок из рук. Давно ожидая момент, когда можно будет действовать, Элиана изо всех сил потянула дверь на себя.
Он крикнул:
— Отпустите! Немедленно отпустите!
Уперся одной ногой в стену, подтягивая к себе сантиметр за сантиметром скрипевшую створку.
— Если вы не отпустите…
Она внезапно уступила, и дверь с грохотом захлопнулась. Он повернул ключ в скважине, глубоко вздохнул. И только тогда осознал, какую неосторожность только что допустил. Он заговорил. Теперь Элиана стучала кулаком.
— Вы не Филипп? Кто вы?
По ту и другую сторону двери они медленно пытались прийти в себя после схватки.
Люсьен дрожал всем телом, словно чудом избежал смерти. Недобросовестность этой шлюшки возмущала его. Если б он мог, он дал бы ей пощечину. Еще немного, и она улизнула бы. А что если она узнала его по голосу? Теперь молчит. Он пытался разобраться в том, что произошло: если она его узнала, она успокоится и потребует открыть дверь. Разве что… Интересно, что творится в ее голове? А может, наоборот, она просто испугалась. Или в ее голове зреют против него столь необузданные мысли, что она уже не пойдет ни на какие переговоры, когда он приедет, чтобы выпустить ее? С трудом уняв волнение, из-за которого дрожала рука, он написал:
БОЛЬШЕ Я ДВЕРЬ НЕ ОТКРОЮ. ТЕМ ХУЖЕ ДЛЯ ТЕБЯ.
Записку вернули без комментариев. Он взвесил за и против, словно речь шла о пари. Узнали его или нет, ничего в своих планах он менять не будет. Так или иначе, баш на баш. «Я тебя выпускаю на волю и возвращаю деньги, а ты мне гарантируешь безнаказанность». Одиночество и усталость в конце концов сломят сопротивление. Но какое разочарование! Эта женщина, которой он столько отдал, о которой столько думал, да еще с таким волнением… Значит, все окончится вот так, в ненависти и злопамятстве? Он сделал последнюю попытку.
ДО ВТОРНИКА. РАНЬШЕ НЕ ВЕРНУСЬ.
Ему хотелось услышать ее голос еще раз, под каким-нибудь предлогом возобновить диалог. В ответ — молчание. Он погасил свечу и надежно запер входную дверь. Когда уходил, обернулся и с грустью посмотрел на дом. Мужчины именно это называют разрывом? Это пакостное состояние души, эта мешанина из ненависти и боли, нечто ужасное, имеющее форму, вес, живущее в теле, как животное, что ж это?.. Словом, лучше навсегда остаться ребенком!
Вечерело. Если отец уже вернулся, сцены не миновать. Он заторопился. Доктор беседовал с Мартой. Обсуждали случившееся.
— Я говорила месье, — пояснила она, — что эта бедная барышня была неосторожной. В мое время в кого попало не влюблялись. Человек, у которого долги! Не мешало бы прежде навести справки.
— А что… называли кого-нибудь конкретно? — спросил Люсьен.
— Сын мне не сказал. Рассказал только о письме, которое коллеги обнаружили у нее дома. Этот Филипп… он так подписывается — Филипп пишет, что купил стереосистему. Я, правда, не знаю, что это такое. В общем, денег у него нет, чтобы за нее заплатить, а с него требуют. До конца месяца ему нужно достать шесть тысяч пятьсот франков. Ничего себе, пустяки!
— Надо полагать, — сказал доктор, — полиция обошла в округе всех торговцев, у которых продается подобная аппаратура. Видимо, следствие не замедлит дать результаты.
— Хорошо бы! Но что за люди!.. Сегодня не успеешь и глазом моргнуть, как тебя похищают. Тащат деньга прямо из кармана… То, что я говорю, между нами, а?
— Слышишь, Люсьен, — спросил доктор. — Никому ни слова… Ну, за стол, быстро! Высморкайся. Ты случайно не простудился?
Люсьен достал носовой платок и выронил записку Элианы. Не беспокойтесь. Все хорошо. Целую. Он быстро ее поднял и сунул в карман. Озабоченный отец ничего не заметил. Ел, как всегда, быстро, принялся уже за десерт, когда Люсьен все еще жевал мясо. Марта принесла кофе.
— В приемной уже двое больных, — сказала она.
— Что?
Казалось, его вывели из глубокого раздумья.
— А! Да. Иду!
С укоризненным видом Марта покачивала головой.
— Кое-кому следовало бы хорошенько отдохнуть, — сказала она, когда он вышел.
Люсьен отказался от десерта и кофе. Торопился. Схватил почтовый календарь и бегом — к себе в комнату. В календаре был детальный план города. Он сориентировался и выделил маленький четырехугольник позади площади Эмиля Золя. Там был квартал, к которому легче подъехать; для Шателье ни малейшего риска заблудиться. И в этом разрастающемся и строящемся квартале было полно жилых массивов в лесах, ангаров, изобилующих тайниками уголков. Полиция расставит там свою агентуру, если только не сочтет необходимым держаться в стороне, чтобы не подвергать риску жизнь пленницы.
Слегка успокоившись, Люсьен сунул записку Элианы в самый обыкновенный конверт, печатными буквами надписал адрес Шателье. Из осторожности надо бросить письмо в центре города. Начиналась захватывающая авантюра.
Люсьен снова сел на мотоцикл, пообещав самому себе, что на обратном пути заедет в госпиталь. Странно, что отец забыл сообщить ему, как дела у Эрве. Он в самом деле стал очень рассеянным. Но кто теперь не рассеянный, когда произошло столь невероятное похищение? На площади Канкло он опустил письмо в почтовый ящик и вскоре уже подъезжал к площади Эмиля Золя. Напротив автобусной остановки находился бар «Табакерка». Это будет пункт первый. Оставалось разыскать второе бистро, которое Люсьен обнаружил в конце рю де ла Конвансьон; «Кафе друзей». Мысленно он составил примерный топографический план. Бульвар де ла Либерте, видимо, выведет его к набережной Эгийон. Если квартал перекрыт, никто скорее всего не заметит в толпе заканчивавших рабочий день велосипедистов паренька с мотоциклом. Полиция наверняка будет следить за автомобилистами.
Он выехал на улицу «4 сентября» и добрался до разгона новостроек. По случаю выходных замерли грузовики, краны, бетономешалки. Вокруг никого. Он поискал место, где Шателье придется остановить машину. Окруженный частоколом пустырь показался ему подходящим местом. Он обошел пешком и внимательно осмотрел забор, в котором в разных местах были дыры, удобные для бродяг. Проникнуть внутрь и поджидать — проще простого. Он определил ориентиры; слева, сразу у входа, мощная бетономешалка, справа — забор, обклеенный афишами, расхваливающими преимущества займа Национального банка железных дорог. Выбор удачный. На малой скорости он проследовал по не четко еще обозначенному маршруту новой авеню. Рядом с группой почти отстроенных домов возвышался барак из листового железа, где рабочие складывали свои инструменты. Шателье не составит труда отыскать то место. Между бараком и стоянкой автомашины, пожалуй, будет около километра. Более чем достаточно. Теперь Люсьен ясно представлял операцию в целом. Сорваться она не должна.