Два апреля
Шрифт:
– Амброс! крикнул Овцын.
– Вставай, кинто, вино украли!
– Вай-вай-вай!
– пробормотал дядя Амвросий, но не раскрыл глаз.
Овцын приподнял щуплое, легкое тело старика, согнул его, усадил на
лавку.
– Вай-вай-вай!
– простонал дядя Амвросий, разглядев Овцына.
– Зачем не даешь спать старому человеку.
– Соскучился я по тебе, дядя Амброс, - сказал Овцын.
– Налей три
стаканчика своего бургундского.
– Вай-вай-вай!
– запел дяди Амвросий тенорком и принялся за привычную работу.
Он заправил розовую кишку в бочку, пососал прибор, сглотнул первый глоток вина и быстрым движением сунул конец кишки в горлышко бутылки.
– Вай-вай-вай!
– пел он, пока сильная желтоватая струя наполняла бутыль.
– Ну и техника!
– тихо сказал Володя.- Это собственное вино?
– Колхозное, - сказал Овцын.
– Не пугайтесь, наша акция не является поощрением частно-спекулятивного сектора.
– Я не пугаюсь, - сказал Володя.
– Это интересно.
Они сели на лавку. Дядя Амвросий наполнил стаканы (свой он налил только до половины) и подвинул тарелку с помидорами. Овцын считался другом Амвросия - всегда угощал - и поэтому имел право на закуску.
– Скоро уезжаю, дядя Амброс, - сказал он.
– Вай-вай-вай!
– покачал сухонькой головкой дядя Амвросий и проговорил тост-рококо за здравие и благополучие отъезжающих.
Стали пить горьковатое, хорошо утоляющее жажду вино. В это время скрипнула дверь и зашла Эра.
– Я испугалась, - сказала она.
– Тебя все нет и нет... Прошла всю улицу... Добрый вечер, Володя.
– Здравствуйте, - сказал Володя и поставил стакан, расплескав вино.
– Вот... Встретились с Иваном Андреевичем.
– Неожиданная и удивительная встреча, - сказал Овцын.
– Как в романе. Французском. Или испанском.
– Ах, вот что... Я понимаю, - сказала Эра.
– Это нетрудно, - усмехнулся Овцын.
– Амброс, еще стакан бургундского для леди.
– Пей, ласточка,- кротко произнес дядя Амвросий, подавая Эре стакан.
Собака Роза протиснулась в неплотно закрытую дверь, села у ног Эры,
подметая земляной пол лохматым хвостом. Овцын кинул ей кусок сыру.
– Ешь,- сказала Эра, и собака Роза стала есть сыр.
Дядя Амвросий, напевая песню без слов, вышел на нетвердых ногах из сарая, и Эра сказала:
– Володя, вы ставите меня в неловкое положение.
– Это не верно, - возразил Володя.
– Я ни в какое положение вас не ставлю. Я с вами даже не говорил с того вечера. Я не навязываю своего знакомства, а если есть внимание, то оно незаметно.
– Будто бы...
– покачала головой Эра.
– Это случайность и моя оплошность, - сказал Володя.
– Все равно вы скоро уезжаете, о чем вам беспокоиться?
– О себе я не беспокоюсь, что мне в этом, - сказала Эра.
– А обо мне и подавно нечего, - произнес Володя, протянул руку, чтобы погладить собаку Розу, но отвел ее и положил на колени.
– Есть еще один человек, - сказала Эра.
Овцын налил себе еще вина из бутылки, макнул сыр в аджику.
– Иван Андреевич все знает, он не поймет меня неправильно, - сказал Володя.
Овцын съел сыр, прополоскал рот вином. «Аджика - это здорово изобретено!» - подумал он.
– Все равно ему неприятно, - сказала Эра.
Вернулся дядя Амвросий и пошел к бочкам, напевая.
– Прекратите эту балладу, - сказал Овцын.- Я устал слушать. Ступайте домой, Володя. И когда в следующий раз втюритесь в чужую жену, застегните душу на все пуговицы, как приличествует мужчине.
– Я не «втюрился» в вашу жену, я...
– сказал Володя и осекся.
Овцын подождал, не закончит ли он фразу, потом поднялся и выплеснул остатки вина на земляной пол сарая.
– Что же вы сидите?
– спросил он у Володи.
– Я еще побуду здесь, - ответил Володя.
– Амбросу надо спать, - сказал Овцын.
– А советскому офицеру надо являться по утрам на службу свежим и готовым к ратным подвигам, а не притаскиваться из дешевого кабака, волоча ноги.
– Конечно,- сказал Володя.- Вы всегда правы.
Он поднялся, и они вместе вышли из сарая.
– Прощайте, - сказал Володя и медленно пошел к шоссе.
– Прощайте, - сказала Эра.
7
Уезжали в холодное, дождливое утро, и капли дождя смешались на лице Эры со слезами, когда она прижала к груди собаку Розу. Собака Роза все поняла и скулила, слизывая с лица Эры дождь и слезы. Потом она долго бежала за машиной, и слышен был ее визгливый лай.
– Задержимся у Серафимы?
– спросил Овцын.
Эра держала у глаз платок.
– Все равно дождь, - сказала она сквозь слезы.
– Мы обещали.
– Неужели мы не можем не выполнить какого-то пустого обещания, если нам не хочется, если нам трудно?
– Не можем, - сказал он.
– Тогда заедем к ней... Конечно, надо заехать, - сказала она.
Они поднялись по осыпающейся тропинке, и Серафима Сергеевна встретила их со сдержанной радостью. Вряд ли она ждала, что случайные гости выполнят обещание. Вскоре она мягко, но недвусмысленно дала Овцыну понять, что у них с Эрой есть особый разговор и он тут лишний.
Лишний так лишний... Он надел плащ и пошел на бульвар, где под мелким, как пыль, дождичком гуляли люди, скоплялись у ларьков, фотографов и шашлычных, поднимали на память камешки, шишки, листья магнолий, кормили лебедей в прудах и дивились на чванливого павлина, распустившего пестрый хвост. И на пляже под бульваром были люди, не так много, как в солнечные дни, но порядочно.
Он дошел до пристани. Только что ошвартовалась сухумская «Ракета», из нее вываливались на берег растерянные экскурсанты, и он остановился у парапета, чтобы переждать этот поток. Свинцово-серое море, придавленное низким, косматым от облаков небосводом, ничем сейчас не отличалось по виду от осеннего Белого моря, от Балтики, да и от всех осенних морей, которые ему пришлось повидать. В будущем году экспедиция погонит суда на Амур. Наверное, осеннее Берингово море и осеннее Охотское море выглядят так же. Только увидит ли он эти моря?..