Два апреля
Шрифт:
– Одинокая я, беззащитная, - запричитала Евсеевна, и свежему человеку могло бы показаться, что из глаз ее тут же брызнут слезы.
– Вдовица я, никому не нужная, заступиться за меня некому...
Он слушал, посмеивался и вспоминал, что на эту одинокую вдовицу находилось немало охотников из местных жителей, а порой и приезжие старички не брезговали. Пиры за обеденным столом под развесистым тутовым деревом затягивались далеко за полночь. Евсеевнина дочка Тамарочка - тоже девка не промах - то и дело бегала к дяде Амвросию с бутылью. К полуночи дядя Амвросий засыпал, нахлебавшись за день из кишки, при помощи которой переливал вино из бочки в мелкую посуду, и Тамарочке приходилось
Евсеевна причитала долго и всласть, и занятие это ее утомило.
– Проходите во двор, родные мои, - проговорила она наконец. Садитесь за стол, дети дорогие. Уж бедная бабенка для вас постарается, хоть никакой ей нет от этого выгоды. Привыкла за людями заботиться, о себе и подумать некогда.
Она вынесла из кухонной пристроечки бутыль мутного вина (от Амвросия, определил Овцын по цвету), тарелку с хлебом, стаканы, солонку и щедрую горсть мелких помидоров. Промочив горло, Евсеевна рассказала:
– Живет у меня один плюгавик, целую комнату занимает. Не питается, вина не пьет. Зачем ему комнату сдала, сама на себя удивляюсь. Я б туда могла семейных поселить.
Она описала, как скучно «плюгавик» проводит свое время, потом вылила под усы еще стакан мутного вина и заявила. решительно:
– Переведу его в сарай.
– А если он не захочет?
– спросила Эра.
– Здесь только я могу хотеть или не хотеть!
– сказала Евсеевна басом и со стуком опустила стакан на стол.
– Пока идите погуляйте, мои родные, бедной бабенке надо еще на базар сбегать, обед приготовить - как-никак пятнадцать отдыхающих кормлю, а из-за какой выгоды? Копейки ихней себе не беру. Вы у меня будете питаться?
– А как же, Евсеевна.
– В обед приходите. Все сделаем.
«Плюгавик» переместился в сарай без сопротивления. Он оказался математиком по профессии и поэтому не мог найти никакого основания, чтобы возразить против того, что двое имеют больше права на комнату, чем один.
– Надеюсь, мы будем друзьями, - грустно сказал он, взял в одну руку чемодан, в другую портфель, зонтик и плащ, вздохнул с печалью и оставил помещение.
– Жалко человека, - сказала Эра, глядя через, незакрытую дверь на тощую, перекошенную в сторону чемодана спину.
– Мне кажется, что этому человеку впервые в жизни повезло: достал отдельную комнату на бархатный сезон. И вот - на тебе! Приехали какие-то ушкуйники, налетели, отобрали.
– Курицу, которую ты съела за обедом, тебе тоже жалко?
– спросил Овцын.
– Жалко, - сказала Эра.
– Но куда от этого денешься.
– Вот именно! Никуда от этого не денешься, и нечего страдать по поводу того, что законы жизни суровы. Они - законы. Их надо соблюдать. Иначе останешься без курицы.
– Может быть, это и верная философия, по гнусная, - поморщилась Эра - Почему необходимо было выгнать человека ?
– Потому, что ты беременна, глупая девчонка,- сказал он сердито.
– Прошлый раз мы с Соломоном жили в том самом сарае и не жаловались.
Она посмотрела на его сердитую физиономию и улыбнулась.
– Я люблю, когда ты называешь меня глупой девчонкой. Это у тебя получается очень ласкательно. Пойдем на пляж.
Не было в поселке дома, расположенного удобнее, чем дом Евсеевны. Он стоял в самом конце Виноградной улицы, упирающейся в рощу реликтовых, нигде больше в мире не растущих сосен. Метров двести довольно прямой тропинки через рощу, мимо
Они прошли тропинку, спугнув с солнечного места ушастого зайца и перешагнув через серую, как бы покрытую пылью змейку, которая не пожелала удаляться, а только подняла голову и раскрыла пасть, предупреждая, что не простит, если ее заденут. Сосны, каждая с жестяным инвентарным номером, шумели ветвями высоко над головой. Очень гармонично рокот моря влился в шум сосен, сперва он был чуть уловим, потом оба звука слились, и по мере приближения к морю рокот все нарастал, а шум сосен слабел и, наконец, совсем растворился в грохоте волн.
Бросив сумку и одежду, они вдоволь поплавали и только после этого принялись расстилать одеяло и искать прохладное место для бутылки с пресной водой. Людей на пляже было немного, лежали они далеко друг от друга, а поэтому почти все женщины избавились от бюстгальтеров, а входя в воду, оставляли на берегу и остальное. Убиенное солнце, хоть и сентябрьское, жестоко палило, и вскоре опять пришлось погрузиться в море. Вернувшись, увидели, что в тени сумки пристроилась остромордая, черная с белым животом собачонка неопределимой породы, но и не дворняжка, потому что признаки многих благородных кровей у собачонки имелись. Короткие кривые лапы и продолговатое туловище были заимствованы от таксы, длинная, очень мягкая шерсть - от японского хина, прямой пушистый хвост свидетельствовал о родстве с сеттерами, а острая мордочка со стоячими ушами не оставляла сомнений в том, что и шпицы к этому произведению причастны. И все-таки собачонка при всем своем нелепом облике была очень мила.
– До чего ж ты, кума, уродлива, - сказал Овцын.
– И небось блохаста.
– Очень красивая собака, - возразила Эра. Она легла и стала гладить собачонку, перебирая пальцами густую, даже на вид очень нежную шерсть.
– Никаких у нее нет блох. Мы ничего не взяли поесть?
– Дай ей попить, - сказал Овцын.
– Видишь, как она разевает пасть.
Эра принесла бутылку, налила воды в ладони, и собачонка вылакала
воду, опять раскрыла рот и часто задышала, глядя на Эру выразительными карими глазами, полученными тоже не от кавказских дворняг. Эра наливала в ладонь воды еще и еще, а потом собачонка закрыла пасть и повернулась на спину, подставив живот, чтоб почесали. Умиленная собачьей доверчивостью Эра стала чесать ей живот, приговаривая ласковые слова. Потом она нашла четыре палки, воткнула их в гальку и прикрепила сверху полотенце. Собачонка все поняла и улеглась в тень. Она свернулась, прикрыла хвостом нос и задремала.
– Ты думаешь, она ничья?
– спросила Эра.
– Я ничего не думаю, - сказал он.
– А я думаю, - покачала она головой.
– Я всегда очень любила собак. И хотела иметь собаку. Но сперва не разрешали родители. Они считают, что собаки - разносчики инфекции. Потом мне негде было держать. А когда стало, где держать, - некому смотреть за собакой. Я ведь часто езжу.
Он приподнялся на локте и взглянул на нее вопросительно:
– А теперь появился я, есть кому смотреть, и ты хочешь завести собаку? Я правильно понял?