Двадцатое июля
Шрифт:
Во взаимоотношениях двух министров перелом произошел летом 1943 года, когда фюрер приказал Шпееру оказывать всяческую помощь СС в создании собственной промышленно-экономической империи «Анненербе». Именно империи; иначе рейхсминистр военной промышленности данное мероприятие никогда не называл. Гиммлер подгребал под себя все, что касалось военной техники: от добычи необходимых полезных ископаемых до выпуска боевой техники с конвейера. На все руководящие посты в «Анненербе» рейхсфюрер ставил только своих людей. В том числе профанов с дилетантами.
И эти бездари во главе с рейхсфюрером решили контролировать весь военно-промышленный комплекс. Но на этом они и споткнулись.
Гитлер всегда придерживался правила: разделяй и властвуй. Поэтому как только почувствовал, что Хайни может заполучить в свои загребущие ручонки весь промышленный потенциал рейха, он тут же встретился со Шпеером. Помимо настоятельного требования продолжать контролировать свой участок работы, фюрер даже пообещал, что в случае возникновения конфликтной ситуации займет его сторону.
До конфликта дело не дошло. Гиммлер, узнав из своих источников о встрече Шпеера с фюрером, тотчас навел мосты с молодым рейхсминистром, и больше они дорогу друг другу не переходили. По крайней мере так казалось со стороны. На самом деле отношения между ними оставались напряженными.
14 марта 1944 года Гиммлер приказал арестовать Вернера фон Брауна и двух его помощников. То была первая проверка Шпеера на предмет его близости к фюреру. Гитлер, как и обещал, принял сторону министра промышленности, и руководителя ракетного проекта «Фау» освободили из-под стражи. Правда, установив за ним наблюдение.
Теперь защиты в лице фюрера у Шпеера не стало. Но Гиммлера, как предположил министр промышленности, похоже, данный факт совсем не радовал.
И это действительно было так.
Гиммлер отчетливо сознавал, что он проиграл. Комбинация, которую они продумали с Шелленбергом, точнее, которую для него спрогнозировал Шелленберг, оказалась разбитой в пух и прах. Теперь, уже в который раз в жизни, следовало снова поднимать новое дело, причем опять с нуля. Правда, в отличие от минувших лет, ставкой теперь в случае проигрыша станет жизнь.
Пока он ожидал смерти Гитлера в Ставке, соратники по партии перехватили инициативу, встав у руля рейха. А потому выход оставался один: создать почву, на которой можно было бы чувствовать себя хотя бы более-менее уверенно. И принять на себя должность, с которой в Германии его никто не смог бы скинуть. Ни Борман, ни Геринг. Геббельс в расчет не брался: одиозная фигура, с которой никто на Западе не станет устанавливать контакт. Впрочем, Гиммлер отдавал себе отчет в том, что и с ним тоже напрямую никто контактировать не станет. А потому нужны посредники. Первым таким посредником станет Канарис. Но адмирал — фигура шаткая. Ненадежная. Отставник, находящийся под следствием, но выпущенный гестапо… А вот Шпеер — другое дело. Со Шпеером разговаривать будут. Шпеера примут.
И Гиммлер решил сделать ставку на молодого министра.
— Вам уже сообщили, что фюрер скончался? — Гиммлер специально задал вопрос так, что он прозвучал как констатация факта.
— Не может быть! — удивленно воскликнул Шпеер. — Когда? Ночью я сам слышал его выступление по радио…
— Подделка, — оборвал спич министра Гиммлер.
— Ничего не понимаю, — Шпеер нервно провел по лицу ладонью. — Почему в таком случае меня вызвал на допрос Мюллер?
— Вы были у Мюллера? — настал черед удивлению Гиммлера.
— Да. Именно от него меня и привел сюда Кальтенбруннер.
— Ах, да… — рейхсфюрер сделал вид, будто запамятовал. А у самого в голове молнией пронеслась мысль: «Нужно срочно выяснить, что у «Мельника» имеется на мальчишку. Ведь не зря же он вызывал его к себе». — Мюллер мне докладывал. И как, удачно ли прошла встреча?
На шее министра дрогнул кадык.
— У него были подозрения относительно моего участия в событиях минувшей ночи.
— Были? Или есть? — уточнил рейхсфюрер.
— Были.
— Если можно, точнее.
Шпеер зябко повел плечами:
— Заговорщики отчего-то пришли к выводу, что я смогу служить им, и решили пригласить меня на пост министра военной промышленности в своем новом правительстве.
— Другими словами, оставить вас на прежнем посту?
— Совершенно верно. Хотя я им такого повода не давал, — поспешил заверить рейхсфюрера Шпеер.
«Давал, еще как давал», — Гиммлер вспомнил доклады подчиненных о встречах министра с некоторыми будущими мятежниками и даже со всеми подробностями их бесед. Вплоть до того, как рейхсминистр называл однажды его, Гиммлера, «китайским болванчиком». За то, что он-де постоянно кивает в такт речи фюрера. Но сегодня не время сводить счеты.
— Успокойтесь, Альберт. Можете не оправдываться. Мы вам верим. Кому же еще остается верить, как не самым близким людям? А по поводу встреч… Я, к примеру, тоже часто общался со Штауффенбергом. И что, теперь и на меня следует повесить клеймо предателя?
Смех Гиммлера не был искренним, однако Шпеер его поддержал. И, как бы завершая тему, добавил:
— К сожалению, многие из наших бывших добрых знакомых поддались искушению сменить правительство. За что и понесут теперь заслуженное наказание.
Гиммлер по привычке снова закивал, как «китайский болванчик»:
— Полностью вас поддерживаю. Но давайте перейдем к основной цели нашей встречи, потому как времени у меня крайне мало. — После услышанной информации «Фермер» решил «брать быка за рога». Пока Шпеер не отошел от страха после беседы с Мюллером, на него можно и надавить. — Скажите, господин министр, у вас имеются контакты с союзниками? Я имею в виду, не с нашими союзниками?
— Не понимаю… — Собеседник выглядел растерянным.