Дважды коронован
Шрифт:
– Носки там были?
– Шерстяные, – улыбнулся Спартак. – Ну зачем летом шерстяные носки?
– А кондиционер?
– Я не подумал, ты подумала. Спасибо тебе... Кондиционер, да, работает. Может, и носки пригодятся. Тогда уж и костюм шерстяной нужен...
– Завтра будет, – мгновенно среагировала Юля. – Завтра передам посылку. Миша сказал, что хоть каждый день можно.
– Запас, конечно, карман не тянет, но каждый день не надо.
– Ну хотя бы через день.
– Через два.
– Нет, через день. А может, я что-нибудь горячее передам? Кулебяку с форелью хочу приготовить, как ты любишь...
–
Напоследок Спартак сказал Юле, что не прощается с ней. Ведь теперь они постоянно на связи, он может позвонить ей в любой момент. Так же, как и Гобою.
Миша ждал и звонка, и благодарности за свою сноровку. Отказывать ему в похвале Спартак не стал и за информацию о Силантьеве сказал «спасибо». Еще попросил собрать досье на начальника оперативной части, на других замов начальника следственного изолятора. Ну и за рыбную кулебяку замолвил слово. В тюрьме, как и на рынке, все продается и покупается, только продавец не выставляется напоказ, его искать надо и уговаривать, в этом вся разница. Гобой заверил, что прикормил приемщицу и она сделает все как надо.
Потом Спартак позвонил Мартыну. Тот оказался в курсе всех дел.
– Я слышал, ты на киче волну поднял! – восторженно сказал он.
– Я же должен соответствовать, – хмыкнул Спартак.
– Объявился?
– Нет. И не хочу. Пока не хочу. Сначала статус надо поставить, все здесь под себя взять, тогда и объяву можно сделать...
– А что с Ростомом? Молчит?
– И он, и Тархан.
– Им сейчас не до тебя.
– Я в курсе.
– Ты это, знай: если там вдруг что, мы за тебя любого уроем.
– Пока не надо. Пока все спокойно.
– Ну, ты, главное, знай...
– Спасибо. Хотя здесь и не принято так говорить.
– Я слышал... Ты знай, что мы за тебя горой!
– И знаю, и верю. Как там Рита?
– Спасибо, ничего. Я ее так спрятал, что сам черт не найдет.
– С Тартарынью вопрос не решал?
– Пока нет. А как волна уляжется, ребят пошлют. Не переживай, Робинзон за косяк ответит...
– Я не за Робинзона, я за ментов.
– А-а... Ну, я посылал человека вопрос пробить, так его чуть не повязали. Следак предупрежден, против Робинзона идти боится. Ничего, решим вопрос. Главное – с тобой разобраться. Этот, Удальцов который, совсем не удалой, в натуре. В себя приходить не хочет. Лежит себе как бревно, но и задвигаться вроде бы не собирается...
– Как на рынке дела?
– Все в порядке.
– А павильон в шестом секторе?
– Сегодня там был, все по графику. Можно ускорить, но зачем? Тут главное, чтобы надежно все было. Ты за эти дела не переживай, я руку на пульсе держу...
– Скучно здесь будет, если не переживать.
– Тогда не вопрос.
Рынок расширяется, строится, года через два целиком под крышу уйдет. Есть у Спартака такие планы, и они уже осуществляются. Главное – руку на пульсе держать, а для этого у него есть телефон. И верные друзья...
Уборка в камере уже закончилась. Спартак откинул ширму, обозрел пространство. Чисто, кондиционер прохладный воздух гонит, телевизор тихонько работает, чтобы ему не мешать. И Сахарок весь такой карамельный перед его шконкой стоит – слащаво-угодливая улыбка, заискивающий взгляд.
– Спартак,
– Зачем? – поморщился Спартак.
– Просто хочется вам помочь.
– Я тебя просил?
– Нет. Но мне совсем не трудно.
– Я же говорил тебе, без моего разрешения ничего не делать.
– Вот я и спрашиваю...
– Идиот!
– Идиот ты, Сахарок. Идиот сахарный, – подхватил Крыж. – И шнырь позорный. Давай, мою постель застелишь.
Спартак недовольно покачал головой, но ничего не сказал. Сахарок сам поставил себя в глупое положение. Ладно, в камере полы мыть, так это Тёма его назначил, в помощь дневальному, чье дежурство было отмечено в графике, и еще с ним паренек из «мужиков» корячился. Хорошо пол вымыли: ни пыли на нем, ни разводов. А вот свои услуги уважающий себя арестант предлагать не станет: унизительно это. Сахарок предложил, значит, себя не уважает. Значит, ему нравится прислуживать другим арестантам, и он – шнырь по жизни. И с какой бы неприязнью Спартак ни относился к Крыжу, он ничего не мог ему сказать. Жесткие законы в тюрьме. Да и на воле среди правильных пацанов такая же байда. Это у лохов все просто, они легко переступают через себя; могут и свое унижение себе простить, и чужое оправдать, ссылаясь на некие моральные принципы. А в тюрьме правит закон силы, и слабаков здесь ставят на место раз и навсегда.
– Но я тебе не предлагал... – В поисках защиты Сахарок посмотрел на Спартака, но тот лишь отвел взгляд в сторону.
– Если ты кому-то что-то предложил, то и мне предложить хочешь, только стесняешься, – гнусновато засмеялся Крыж. – Правильно, Шрам?
– И мне предложить хочет, – хохотнул Шрам.
Он лежал на «пальме», на третьем ярусе, над Крыжом. Может, и не самое удобное место, зато в блатном углу, а это уже вопрос престижа. Для него это главное, и за одно это его уже можно уважать. Хотя, честно говоря, Спартак не очень его жаловал. Видимо, потому, что Шрам был в пристяжи у Пятака. А сейчас он как бы сам по себе, в друзья к Спартаку не набивается. Так же, как и Крыж. Хотя ни тот слова ему поперек не скажет, ни другой. Боятся его, потому и уважают.
Да и не собирается Спартак брать их к себе в пристяжь. Это со шнырями все просто – тут без разницы, что за человек он по жизни. А в свиту нужно брать людей проверенных, таких, с которыми и в огонь, и в воду. А в камерной блатоте Спартак не был уверен. Как Пятака предали, так и от него, в случае чего, отрекутся. С такими друзьями, как говорится, и врагов не нужно. Уж лучше на самого себя рассчитывать целиком и полностью, чем на них хоть в чем-то полагаться.
– Мне тоже перину застелишь, – сказал Шрам. – И стену протрешь, и шконку тоже, чтобы пыли не было...
– Но я не хочу! – Сахарок испуганно смотрел на Спартака, но тот лег на свою шконку и закрылся от него шторкой. Сам напросился, сам пусть и шнырит.
Вскоре ситуация начала выходить из-под контроля. Сахарок взял тряпку, забрался на третий ярус, сделал все, что требовал от него Шрам. Протер тряпкой и ту часть стены, о которую терся на своей шконке Крыж. И постель ему приготовил. Но это было только начало.
– Ну ты молоток, Сахарок! Век не забуду! – уважительным с виду тоном поблагодарил его Крыж. – Дай пять!