Дважды коронован
Шрифт:
– Птичник я. Вот, в курятник к вам заглянул. Считать вас, петухов, буду...
Можно было бы похитрей заход придумать, но Спартак прекрасно понимал, что этих лохмачей ничем не взять, кроме силы. Ее могло не хватить, но идти на прорыв надо по-любому. И нужно спешить, пока дружки «неандертальца» не поднялись.
Хорошо. Здорово! Лучше не бывает!! Еще! Еще!! Взлет, конвульсивный кувырок через голову и пьянящее падение. И нирвана покоя...
Мартын откинулся на спину, потянулся за сигаретой,
А ведь у него сегодня был момент. Девчонка новая на рынке появилась, очень даже симпатичная. И смотрела на него кокетливо, заигрывала. И он мог бы с ней, как в старые добрые времена... Но нет, он поехал домой, к Рите. И ничуть об этом не жалел...
Только вот что-то с ней не так. Лежит на спине, нижнюю губу закусила и беззвучно плачет.
– Эй, я тебя чем-то обидел? – всполошился он.
– Нет, нет.
– А чего плачешь? Только не говори, что это слезы радости.
– Не говорю. Мне кажется, что ты меня скоро бросишь.
– И не надейся.
– Не надо меня бросать, ладно? – Рита повернулась к нему и прижалась лбом к его плечу.
– Отвечаю... Хочешь, поженимся?
– Ты же знаешь, что это невозможно.
– Почему?
– Потому что я вне закона. Меня милиция ищет. Что будет, если меня найдут?
– Не найдут.
Рита жила в его особняке, но бояться ей нечего. Есть специальная комната в подвале, вход надежно замаскирован, даже собака не сможет найти его по запаху. Там ядерную бомбардировку можно пережить, не то что ментовской наезд.
– Знаешь, я согласна с тобой жить всегда. Только ты меня не выдавай, ладно?
– За это можешь не переживать.
– А я переживаю. Пусть твои друзья меня не принимают, пусть, лишь бы ты держал меня при себе.
– Кто тебе сказал, что мои друзья тебя не принимают?
– Не надо ничего говорить, я и так все знаю. Из-за меня Спартак сел...
– Не из-за тебя. Просто фишка так легла.
– Да, но все думают, что из-за меня... Я все понимаю. Можешь держать меня в подвале, мне все равно. Только не отрекайся.
В сущности, Рита была права. Гобой не очень жаловал Риту, Угрюм замолкал, когда разговор заходил о ней. Но ведь они не упрекали ее в том, что случилось. И ему не ставили в вину историю с ней. И отрекаться от нее он не собирался. Но все-таки обрадовался телефонному звонку, который отвлек от этого тягостного разговора.
– Ты дома? – спросил Гобой.
– Да вот, решил сегодня пораньше...
– Поговорить надо. Я к тебе сейчас зайду.
Риту Мартын оставил в спальне, а сам спустился во двор, чтобы встретить Гобоя.
После недельной жары приятно было ощутить прохладу. И ветерок такой бодрый. И беспокойный. Душу вдруг встревожил. Или это звонок на него так подействовал? Ведь ясно же, что Гобой не просто так собрался к
Действительно, Гобой выглядел темнее тучи. Взгляд сосредоточенный, губы озадаченно поджаты.
– Случилось что?
Мартын провел его в холл, показал на диван. Краем глаза увидел Риту, она спустилась по лестнице и скрылась в кухне. Все правильно, кофе нужно гостю подать, а еще лучше коньячка. Горничную он уже отпустил, но Рита и сама со всем справится. Она не избалованная, к тому же рада угодить его другу. Есть за ней вина, но, в отличие от Мартына, она ее признает.
– Да, случилось, – кивнул Гобой.
В преддверии дурной вести Мартын вынул из кармана пачку сигарет, зажигалку.
– И мне.
– Ты же в завязке.
– Бросишь тут! – И Гобой затянулся.
– Ну, что там такое? – поторопил его Мартын.
– Как бы тебе сказать... Короче, сегодня Стас в тюрьму ездил, передачи там, все такое. Ну, денег хотел Спартаку передать, с вертухаем говорил. Так этот вертухай сказал, что со Спартаком беда приключилась...
– Что, убили? – похолодел Мартын.
Втайне от всех и даже от себя он мечтал занять место Спартака. В сущности, он и сейчас его занимал. Но если со Спартаком что-то случится, он станет первым без вариантов. Может, где-то в глубине души он и хотел, чтобы Спартак исчез, но сейчас почувствовал себя вдруг сиротливо, будто отца родного потерял.
– Хуже.
– Не понял?
– Опустили его.
– Что?!
– Опустили. Теперь он как бы и не человек.
– И какая сука?..
– Этого я не знаю, но догадываюсь. Спартак против ментов пошел, они его и наказали. Это совсем не трудно. В каждой тюрьме есть своя пресс-хата, лохмачи там беспредельные, что кум скажет, то и сделают...
– «Кум»? Начальник оперчасти? Он, что ли, Спартака заказал?
– Может, он, а может, начальник тюрьмы. Спартак говорил, что у него с начальником тюрьмы разговор был, он его припугнул, тот на попятную пошел. Я думаю, вид сделал, что на попятную пошел, а сам выждал момент и своих псов на Спартака спустил...
– Зачем?
– Это месть, Мартын, месть. Спартака теперь так опустили, что ему не подняться.
– Считай, убили.
– Ну, что-то вроде того.
– А око за око? За Спартака большой спрос, и менты должны это понимать.
– Видно, логика у Силантьева такая, что за опущенного никто не заступится.
– А мне все равно, что со Спартаком, опустили его или убили. Я за него по-любому спрошу... Лично спрошу! – рассвирепел Мартын.
Он должен изображать праведный гнев. Он обязан рвать и метать, чтобы все видели, как он переживает за Спартака. Чтобы все утвердили его на свято место, которое вдруг стало пусто... Но дело в том, что ярость его была искренней. Не зарится он на место Спартака. И плевать ему, что его опустили. Он готов принять друга таким, каким его сделали менты и прочая шваль.