Две стороны неба
Шрифт:
– Значит, ты знаешь этот выход?
– Да!
– горячо ответил Роберт.
– Нужен только излучатель ультразвука, их полно в лабораториях. Я тебе запишу частоты и интервалы. Где бумага?
Он вскочил на ноги и направился к стенному шкафу. Его остановил голос Софи. Голос был тусклым и Роберт не сразу понял, что это говорит именно Софи. Он обернулся.
– Не надо, - повторила Софи и зябко повела голыми плечами.
– Ни к чему мне это.
– Кто знает!
Он открыл шкаф, нашел бумагу и огрызок косметического карандаша, сел за стол и начал писать, вспоминая цифры.
– Вот!
Роберт сунул листок под подушку. Софи уткнулась лицом в колени, ее спина задрожала, и сначала Роберту показалось, что Софи беззвучно смеется.
– Так-то луч...
Он осекся, постоял, растерянно склонившись над Софи, потом обнял сзади за плечи и поцеловал ее горячую шею. Софи замотала головой и крикнула сквозь рыдания:
– Уйди! Уйди-и!..
Но он продолжал осторожно сжимать ее плечи и тогда Софи повернула мокрое лицо и закричала:
– Я кому сказала, убирайся! Кто тебя просил? Благодетель паршивый!
Это было так неожиданно и несправедливо, что до Роберта сначала даже не дошел смысл этих слов, выплеснутых вперемежку с рыданиями. А когда дошел, рука его сама замахнулась для удара по мокрому злому лицу с горько искривившимся ртом. Избить эту неблагодарную тварь, выдернуть из постели, бросить на пол и бить ногой по ребрам, животу, груди, таскать за волосы, пока она не сойдет с ума от боли!
Он испугался, откуда в нем столько звериной ярости, откуда взялось безумство диких желаний, так похожих на садизм - и рука его бессильно опустилась.
"Я, наверное, ненормальный, - подумал он с отвращением.
– Я, наверное, здорово опоздал родиться, мне бы в первобытное стадо, буйствовать где-нибудь в компаний полузверей-полулюдей..."
– Прости, Роберт!
Софи с ужасом глядела на него. Под ее тонкой ключицей багровели два маленьких пятна. Он порывисто наклонился, осторожно поцеловал эти пятна, потом мокрые щеки, губы, глаза и выскочил в коридор.
"Господи, что же это такое, я же человек, господи, у меня же нет когтей и клыков, я не рычу, а говорю и умею читать, я хожу на двух ногах и любил свою маму, я обожаю Гедду, хотя не понимаю ее, да для обожания и не нужно понимания, я обожаю Гедду и не знаю, как назвать то чувство, ту смесь чувств, которые я испытываю к Софи: жалостью, любовью, состраданием, страстью? Господи, я человек, я твое созданье, так неужели ты такой же, как я, ведь ты создал нас по образу и подобию своему?.. Я знаю, что тебя нет, господи, так кто же бросил в бездушный мир этот клубок стремлений, негодования, любви и злобы, что называется мною, Робертом Гриссомом? Что произвело меня и всех нас, откуда взялись мы в этом мировом океане горечи?.. Почему я такой, почему все мы такие, уроды человечьи? Да, именно уроды, потому что все люди просто не могут быть такими, как мы... Если бы это было так, мы давно уже исчезли бы из мира, промчавшись по нему в скрежете зубов, воплях ярости, проклятьях и стонах умирающих. А мы еще живем, мы даже выбрались с родной планеты и строим заводы на Марсе, значит, есть в нас что-то, дающее нам возможность жить?.."
Он, упав на кровать, плакал злыми слезами в каморке Гедды, ненавидя себя и всех. Гедда не успокаивала его. Она молчала, опустившись рядом на колени и гладила его по руке.
"О всепонимающая Гедда! Ты-то уж не скажешь: "Убирайся!"
– Странно, почему от слез становится легче?
– смущенно сказал он, насухо вытирая глаза рукавом.
– Потому что слезы снимают тяжесть с души, - с улыбкой ответила Гедда.
Она не расспрашивала ни о чем, и он был благодарен ей за это.
"О всепонимающая Гедда!"
– Ты понял, что повзрослел, и решил обзавестись оружием посолидней?
Гедда показала на автомат, который, оказывается, был в его руке.
"Ну вот, совсем хорошо. Признайся, без Гедды жизнь была бы намного тоскливей..."
– Где пропадал, Роберт?
– А разве Паркинсон не говорил?
Гедда пожала плечами.
– Он сказал, что ты снова взялся за учебу, но...
– Но ты не поверила!
– закончил Роберт почти весело.
– Я начал пить и стрелять в твоих любовников, а кто же поверит, что с этого пути можно свернуть?
Он сразу понял, что сказал какую-то мерзость, потому что Гедда отняла руку и лицо ее стало чужим.
– Прости!
Молчание.
– Прости!
– На свете не переводятся любители сначала плюнуть в лицо, а потом извиняться, - бесстрастно сказала чужая Гедда.
– Не думала, что придется унижаться до объяснений...
– Не надо!
– Нет уж, позволь! 3апомни раз и навсегда, Роберт: не надо всех мерить одной меркой. Ты уж извини, что приходится открывать тебе прописные истины.
– Кто-то же должен!
– буркнул Роберт.
– Правильно! От того, что ты поумнеешь, хуже тебе не станет. Так вот, когда Жорж в первый и последний раз сунулся ко мне, я выступила в роли Кассандры и довольно ясно обрисовала ему возможное будущее. Он понял меня с полуслова. Без угроз, правда, не обошлось, но в итоге мы расстались почти друзьями. Я разве что не пожелала ему счастливого пути, потому что очень хотела, чтобы путь этот был как можно короче.
– Твое пожелание сбылось, - пробормотал Роберт.
"Ох, до чего же мне плохо!
– подумал он.
– Если это и называется стыдом, то, право, непонятно, у кого хватило смелости изобрести такую жестокую штуку".
Гедда внимательно посмотрела на его пылающее лицо.
– Тебя вполне можно использовать в качестве светильника для нашего новоявленного летописца мистера Паркинсона.
– Почему?
– не понял Роберт.
– Да потому, что твои уши полыхают ярче любого светильника! рассмеялась Гедда. Его Гедда.
– Хочешь, выключу свет, чтобы ты убедился?
Она, не дожидаясь ответа, бесшумно поднялась с пола, повернула выключатель и в каморке стало темно.
"О всепрощающая Гедда!" - беззвучно закричал Роберт, мысленно отшвыривая злость, грязные мысли и подозрения, потерянность и бессилие.
Гедда наткнулась в темноте на его вытянутую ногу и тихо засмеялась. Он поспешно убрал ногу и, затаив дыхание, слушал, как она садится рядом. Гедда положила голову на его плечо и он наконец-то смог ощутить в своих пальцах мягкое тепло ее волос.