Две стороны неба
Шрифт:
...Он так и не простился с Паркинсоном. В тот последний день на Базе он застал Паркинсона в состоянии, которое можно было кратко охарактеризовать как невменяемое, а через несколько часов, так и не сумев заснуть, уже торопился к ангарам, облаченный в скафандр и с автоматом в руках.
А потом - увлекательное путешествие сквозь пустоту, и все так ново и непривычно вокруг, и Малютка Юджин даже доверил ему на сутки свое место у пульта. Правда, позднее стало наползать разочарование, потому что тесная каморка Базы просто сменилась еще более тесной каютой, но разочарование
Итак, вперед, на штурм неприятельской цитадели!
Роберт захватил в каюте автомат и присоединился к остальным, уже надевшим прозрачные шлемы.
– Двинули!
– хрипло сказал радиоголос у его уха и Малютка Юджин махнул рукой.
"Ого, ты волнуешься, рыжий Геракл!"
– Выйдем через центральный люк, а там можно будет снять шлемы.
Роберт стиснул автомат, быстро оглядел всех. Малютка был угрюм и сосредоточен, Антоневич нервно скалился. Эрих Майер деловито осматривал плазмомет, а Витторио Мариньо равнодушно прислонился к переборке.
Малютка первым шагнул из шлюзовой камеры станции в освещенный коридор. Остальные последовали за ним. Роберт шел последним, и почему-то оглянулся, и увидел, как из стены бесшумно выскользнул серый щит, перекрыв шлюзовую камеру и отрезав их от рычага выходного механизма.
– Смотри, Малютка!
Идущие впереди поспешно обернулись - и застыли посреди коридора.
Малютка пришел в себя первым.
– Вот это да!
– ошарашенно сказал он.
– Это что-то новенькое! Красные поумнели... А вот мы сейчас!
Он обеспокоенно шагнул к щиту, упер в бок приклад плазмомета. Ослепительное пламя плеснуло из раструба. Малютка стрелял, широко расставив ноги, он не снимал пальца с курка и Роберту на мгновение показалось, что щит не выдержал страшного жара и начал плавиться.
Наконец Малютка опустил ствол плазмомета и озадаченно уставился на щит. Он даже не потемнел, оставаясь таким же тускло-серым, как и до стремительного напора плазмы.
– Ловушка!
– взвизгнул Антоневич.
– Дела-а!..
– растерянно пробормотал Малютка.
– Сюда бы парочку мин...
...Малютка упорствовал, пока не опустел баллон, потом в отчаянии запустил в щит бесполезным плазмометом.
Роберт сел, привалившись спиной к стене коридора, откинул шлем и закрыл глаза. Он чувствовал себя ужасно уставшим.
"Вот и все, - вяло думал он.
– Сигнал, конечно, уже пошел куда следует и скоро сюда прилетят. Вот что такое недооценить противника... И конец известен: петля. В лучшем случае пуля. И кончилась, не начавшись, героическая борьба Роберта Гриссома против красной тирании. Заломят руки за спину, бросят в трюм, как самый что ни на есть распаршивый груз, доставят на Землю и пристрелят. А может и раньше пристрелят, прямо здесь, чтобы не возиться долго".
– Что там у вас?
– зашуршал в шлеме за спиной обеспокоенный голос Луиса Мариньо.
– Что вы затеяли?
– Не твое дело!
– огрызнулся Малютка.
– Слушай, Юджин, может Луис отойдет и даст тихонько дюзами? торопливо предложил бледный Антоневич. Его узкая физиономия вытянулась еще больше, бесцветные глаза затравленно смотрели на Малютку.
Малютка сел, откинул шлем, постучал себя по лбу согнутым пальцем и лаконично пояснил:
– Разнесет!
– Тогда торпедой!
– с надеждой крикнул Антоневич.
– Ты знаешь, во что превратится эта коробка после торпеды?
– зло спросил Малютка.
– Ты вообще знаешь, что такое наши торпеды, Длинный?
Антоневич посерел, съежился и вяло плюхнулся на пол.
– Влипли?
– закричал Луис Мариньо.
Никто ему не ответил, только Малютка злобно выругался.
– Почему ты оставил не меня, а его?
– вдруг завизжал Антоневич.
– Заткнись, а то пристрелю!
– Малютка потянулся за автоматом.
– Пристрели!
– заверещал Антоневич.
– Пристрели, все равно подыхать!
– Может, проверим обшивку в других местах?
– быстро предложил Роберт.
– Правильно!
– поддержал его Эрих Майер.
– Разойдемся по одному и начнем.
– Во-во!
– встрепенулся Малютка.
– Этот готов, - он кивнул на поникшего Антоневича.
– Без него обойдемся. Пока ничего не ломать. Попробуем дырявить только обшивку. Соберемся здесь.
Они оставили Антоневича и направилась в глубь коридора.
"До чего же это несправедливо, - уныло думал Роберт.
– Захватить не в честном бою, а исподтишка, подло и не своими руками. Где враг, в которого можно разрядить автомат, схватить за горло, драться за жизнь и свободу? Ничего, живым не дамся... Пусть попробуют сунуться! Или убьют в перестрелке - или оставлю последнюю пулю для себя. Все-таки лучше, чем дожидаться, пока наденут петлю на шею!"
До чего же, оказывается, приятно жить! Дышать, чувствовать свое наливающееся силой тело, ходить, разговаривать, ощущать мягкое чудо каштановых волос... Правда, Паркинсон как-то заявил, что смерти бояться не надо: мы с ней не встречаемся, потому что, когда она есть, нас уже нет... Это, мол, изрек какой-то древний умник. Конечно, недурно так рассуждать, лежа в саду своей виллы где-нибудь на берегу Средиземного моря и потягивая винцо из кубка. Надо полагать, у этого мудреца сразу бы пропал весь дар остроумия под дулом автомата. И валялся бы в ногах, как миленький, и просил бы пощады, и совсем забыл бы, бедняга, что смерти-то для него нет!..
Они разбрелись поодиночке и проверили прочность обшивки станции в разных местах. Результат всюду был одинаков: для того, чтобы продырявить этот материал, требовалось оружие помощнее их плазмометов.
Роберт вернулся в коридор последним. Он истратил весь заряд, безнадежно стреляя по стенкам, и бросил плазмомет Антоневича в каком-то незапомнившемся помещении.
Антоневич лежал на животе, уткнувшись лицом в скрещенные руки, остальные с откинутыми шлемами сидели на полу у стен - Малютка и Эрих Майер с одной стороны, Витторио Мариньо с другой - и подавленно молчали. Роберт сел рядом с Витторио.