Две жизни
Шрифт:
– Не знаю... Не знаю даже, как назвать того, кто лежит под этой плитой, – прошептала она сквозь слезы. – Знаю только, что это был совсем маленький мальчик. Он умер трех месяцев от роду. А мать его... – Софья снова всхлипнула. – Она пережила сынка лишь на год с небольшим. Только, где ее могилка, не ведает никто.
– Но почему же ты...
– Почему я оплакиваю этих людей? Почему так рвалась в ермишскую партию? Почему мне не терпелось увидеть это древнее надгробье в развалинах усадьбы Мишульских? Этого в двух словах не скажешь. Но теперь я смогу открыть тебе все, Сережа.
– Я слушаю, Соня.
– Нет – нет, не здесь! Мы поговорим об этом позже, может быть, уже сегодня вечером. Мне надо еще собраться с мыслями. Все это так неожиданно – то, с чем мы столкнулись сегодня.
– Я тоже не могу прийти в себя от всего увиденного. Одно дело – что – то пережить во сне. И совсем другое – встретиться с этим наяву.
– В том – то и суть, что твои сны – не просто сны, Сережа. Я поняла это сразу, как ты упомянул о них. Поняла и почувствовала, что мы связаны чем – то большим, нежели обычные человеческие отношения. И я догадываюсь, чем.
– Чем же, Соня?
– Вот об этом нам и надо будет поговорить. Я давно собиралась это сделать. Но боялась, что ошибаюсь в своих предположениях. А сегодня у часовни, потом у развалин старой кузницы и вот сейчас у этой могильной плиты окончательно убедилась, что это так.
– Я тоже чувствовал, что есть что – то необычное в том, что мы встретили друг друга. Словно сама судьба привела нас обоих в эти края. И тоже боялся прямо сказать тебе об этом. Но теперь...
– Теперь ты не удивишься даже тому, что найдешь в земле, под часовней.
– Ты уверена, что там действительно что – то есть?
– Почти.
– И знаешь, что это может быть?
– Я знаю все, Сережа.
– Но ведь мне снилось, что там были только мы вдвоем с кузнецом.
– Я говорю, что это был не просто сон, Сережа. И сейчас ты сам убедишься в этом, ибо раз действительно существует это надгробье, то должно существовать и то, что спрятано
под часовней.
– Ну что же, осталось убедиться и в этом...
Часовня встретила их все тем же печальным запустением и тленом. Теперь, после свидания с древним надгробьем, это впечатление стало еще острее, еще тягостнее. И все-таки Сергея не оставляла надежда, что его ждет здесь что – то необычайно интересное и значимое.
Он обошел часовню со всех сторон и скоро увидел, что с одной стороны поверхность земли явно понижена, словно несет следы давнего проседания. Здесь, очевидно, и следовало попробовать покопать.
– Эх, жалко, лопаты нет! – посетовал он, поплевав на руки. – Но, может, молотком обойдемся.
– Едва ли. Да и что за нужда, – возразила Софья. – Машина – то вон, рядом. Сейчас я сбегаю туда. Федор без лопаты не ездит.
– тогда я сам сбегаю, да, кстати, и ломик прихвачу, мало ли на что тут можно натолкнуться.
Но ломик оказался совершенно лишним. Не успел Сергей углубиться и на два штыка, как лопата уперлась во что – то твердое, и он извлек из земли плоский продолговатый предмет, тщательно обернутый прочной просмоленной холстиной.
Сергей размотал слежавшуюся тряпицу, сбил молотком окаменевший слой смолы и обнаружил под ним небольшую металлическую коробку вроде той, какую видел во сне.
Раскрыть коробку не составило большого труда: она не имела никакого запора – и перед глазами Сергея и Софьи предстало два небольших свертка из пергаментной бумаги. В одном из них они увидели красивый, искусно сработанный кинжал, в другом – изящно выполненную золотую табакерку. Открыть ее было труднее. А когда Сергей разгадал наконец секрет замка и крышка табакерки сама собой сдвинулась в сторону, то оказалось, что внутрь нее было вложено обручальное кольцо, локон светло – русых волос и свернутая в трубочку записка.
От всего этого исходил тончайший аромат каких – то дивных духов, напомнивший Сергею что – то давным – давно забытое, но бесконечно близкое, родное, связанное с самым дорогим, что было у него.
Тщательно расправив записку на ладони, Сергей впился глазами в сильно поблекший текст. В послании было всего несколько строк:
«Мой милый, дорогой, единственный! Лишь тебя одного любила я всей душой. И только тебя одного буду любить до конца жизни, что бы ни случилось с тобой там, на царской службе, и что бы ни сделал со мной мой постылый отец. Сам Бог обручил нас здесь, на земле. И лишь его милость соединит нас в царствии небесном.
Навеки твоя Анастасия
P.S. Видит Бог, я не вынесла бы разлуки с тобой, наложила на себя руки, если бы не почувствовала, что во мне затеплилась другая, подаренная тобой жизнь. Разве я могу убить ее...».
Сергей сглотнул закипевшие в груди слезы. «Анастасия... Да, именно так звали барышню Мишульскую, – сразу вспомнил он, будто перенесясь в далекое прошлое. – Так вот почему она снилась мне в моих вещих снах! Вот почему казалась мне давно знакомой! Вот почему такой грустью были овеяны мои сны! А Софья? Как же она связана с нашим прошлым?»
Сергей обернулся к ней. Софья стояла опершись о стенку часовни бледная как полотно.
– Соня! – схватил он ее за руку. – Знаешь, что я вычитал сейчас в этой записке? Хочешь, прочту тебе?
Она покачала головой:
– Не надо. Я знаю это наизусть.
– Знаешь? Знаешь, что здесь написано?!
– Да. «Мой милый, дорогой, единственный! – медленно начала она дрожащим голосом. – Лишь тебя одного любила я всей душой. И только тебя одного буду любить до конца жизни, что бы ни случилось с тобой там, на царской службе,