Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
– Ля Росса, на этом самом причале ты однажды спросила меня… – начал Гриманд, но умолк. Потом он собрался с силами и улыбнулся, показав редкие зубы. – Ты спросила меня, можем ли мы уплыть.
Эстель едва не пустилась в пляс:
– Ты помнишь каждое слово!
– Теперь мы уплываем. Мы будем на разных лодках, и моя поплывет дальше твоей. Если мне повезет – а везение передается по наследству, – то и быстрее. А теперь запомни мои слова. Куда бы ты ни отправилась, дракон будет с тобой. Всегда.
– Эстель, – позвал девочку рыцарь. – Садись в лодку. И осторожней с ранеными.
– Танзер, Паскаль взяла моего Питера Пека и не отдает, – пожаловалась Ля Росса.
– Я прослежу, чтобы тебе его вернули, – пообещал Матиас. – А теперь помоги Карле и своей сестричке.
Девочка посмотрела на Гриманда. Он кивнул, и его дочь убежала, а Тангейзер поднял два меча, которые выдернул из живота великана.
– Меня не так-то легко разжалобить, – сказал он.
Король воров хохотнул и скрипнул зубами:
– Эй, полегче!
– Только скажи, и я тебя убью.
Гриманд оттолкнулся ладонями от бедер и выпрямился. Пустые глазницы повернулись к госпитальеру.
– Потрать редчайшую монету на того, кому это нужно. Веди меня на свой адский корабль, – улыбнулся он своей страшной улыбкой.
Потом гигант покачнулся. Тангейзер уже понял, что он не сможет работать шестом.
– На адском корабле нет мест. Справишься с парой весел?
– Я родился на этой реке.
– Я спрашиваю, хватит ли у тебя сил?
Гриманд нащупал предплечье Матиаса и сжал.
– Мой Инфант, у меня ладонь уже чернеет, – поморщился госпитальер.
– Значит, она станет такой, как твое сердце.
– Карла у румпеля. Слушай ее указания.
– Я слушаю указания твоей жены с того момента, как встретил ее.
– Значит, и в этом мы похожи.
– И в этом?
Тангейзер повел Гриманда к лодке. Гигант шел с трудом.
– Вторую пару весел возьмет Паскаль, – сказал ему Матиас.
– Значит, девчонка превзойдет меня и за веслами?
– Мы на месте. Стой. Мне нужно, чтобы ты сел на причал и спустил ноги. Я возьму тебя сзади, под мышками, и спущу в лодку.
Иоаннит усадил Инфанта на каменные плиты и развернул его ноги к гребной скамье на корме. Потом он положил правую ладонь великана на планшир и обеими руками стал удерживать ялик.
– Твоя левая нога над скамьей. Упирайся левой рукой в скамью и садись, – велел рыцарь.
Гриманд наклонился, перенес вес тела на руки, повернулся и со стоном опустился на скамью. Ялик закачался. Эстель захлопала в ладоши. К ней присоединились и Мышки. Тангейзер вставил весла в уключины и положил их вору на колени.
Гигант согнулся пополам от боли и застонал, не в силах больше сдерживаться.
– Мой Инфант, если ты соберешься умереть, падай на спину, – предупредил его Матиас.
– В один из черных дней, друг мой, ты услышишь за спиной мрачный смех и оглянешься. Но никого не увидишь. Можешь не сомневаться – это буду я, – не остался в долгу король Кокейна.
Тангейзер собрал все пять мечей, выбрал из этого хлама лучшее оружие и сложил его рядом с румпелем баржи. Эрви возвел трехступенчатый редут, верхняя часть которого была толщиной в два мешка и на целый ярд возвышалась над бортом. Такое сооружение защитило бы рулевого от любых снарядов, за исключением пушечного ядра. Штукатур показал на свернутую парусину, которую держал под мышкой:
– С вашего позволения, сударь. Я подумал, что это нужно растянуть над огнем. Спалит весь город, когда загорится.
Но Матиас решил придержать просмоленную парусину до того момента, когда они достигнут заграждения, где это даст максимальный эффект.
– Нет, оставь ее здесь, – сказал он. – Возьми стол и брось его наверх.
Гуго и Паскаль к тому времени уже заполнили все углубление горючим материалом, от края до края.
– Превосходно, – снова похвалил их мальтийский рыцарь. – Гуго, садись в ялик. Паскаль…
– Виола! Я забыл виолу! – охнул мальчик и бросился к дому Ирен.
– Паскаль, видишь тот факел? – Тангейзер указал на пристань.
– Да, но на печке у Ирен есть другой, и там ваше ружье, – девочка тоже приготовилась бежать в дом.
Кивнув ей, Тангейзер положил мечи на решетку над мешками. Туда же он пристроил весла. Потом иоаннит притащил три мешка угля и положил их вплотную друг к другу поверх решетки. Фонарь остыл. Матиас вылил на мешки китовый жир из бочонка, тоже найденного где-то болтливым штукатуром. Сверху он положил тяжелый моток просмоленной веревки. Эрви помог ему отломать ножки стола и бросить их на веревку. Если все это не загорится, то в мешках не древесный уголь.
– Сударь, мне кажется, это капитан. Там, на площади, – сказал вдруг штукатур.
Госпитальер прыгнул на причал и бросился к луку и колчану, не отрывая взгляда от Гревской площади. Темные перекладины виселиц нависали над всадником, который неподвижно сидел в седле и смотрел на него. Крупный мужчина. Кираса. Шлем. До него около шестидесяти ярдов. Матиасу приходилось стрелять и с более дальнего расстояния, но шансы убить из лука человека в доспехах крайне малы, а Тангейзер не любил расходовать стрелы, если не был уверен в результате. Выстрелить, когда капитан повернется? Он вспомнил, как Бернар Гарнье выходил из дома Ле Телье. На спине у него были защитные пластины.
Повесив на плечо колчан, рыцарь подошел к краю пристани, позади Карлы. Гарнье уже начал поворачивать лошадь. Иоаннит поднял лук Алтана над головой. Капитан остановился. Тангейзер достал стрелу и помахал ею, приставив к промежности. По рядам «пилигримов» на Гревской площади прокатился смех. Бернар удалился, прокладывая себе дорогу через толпу ополченцев.
Интересно, где Доминик, подумал Матиас. По крайней мере, можно быть уверенным, что милиция будет его ждать. Он вернул стрелу в колчан, повесил лук на грудь и отстегнул от пояса ножны с мечом. От дома Ирен бежала Паскаль. В одной руке она держала факел, в другой – ружье. За спиной у нее были лук и колчан.