Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
Рыцарь посмотрел, как соединены между собой лодки. Фрагмент цепи толщиной в полдюйма был обмотан вокруг крепительной утки на корме по левому борту, а рога утки продеты сквозь два звена цепи. Концы цепи были скручены на протяжении фута, а затем снова разделялись и цеплялись за рога крепительной утки на носу второй лодки. Позади утки звенья цепи скреплял навесной замок. Обе утки были железными и крепились болтами по обе стороны от центральной части.
Матиас отложил лук и меч, поставил фонарь и вонзил заостренный противовес спонтона в дерево палубы в двух дюймах от болта. Действуя спонтоном, как рычагом, он отколол кусок от доски палубы. Две или три минуты – и болт можно будет выдернуть. Иоаннит посмотрел на реку. Ялик выскользнул из пролива между островами и направлялся к нему.
Он продолжал работать спонтоном, как долотом – короткие, быстрые удары довольно легко отщепляли тонкие полоски дерева, – пока острие противовеса не пробило доску, а затем приподнял основание утки. Передний болт освободился. Тангейзер вогнал острие поглубже и налег на древко, надеясь, что у него хватит сил выдернуть второй болт. Доска заскрипела, но древко спонтона прогнулось слишком сильно. Матиас ослабил нажим и выдернул пику.
Добраться до второго болта мешала скрученная цепь. Рыцарь перешел на нос следующей лодки, откуда было удобнее доставать до крепежной утки. Огонь вокруг лежащего на дне тела сменился густым дымом: гореть продолжали только остатки парусины. Тангейзер вонзил противовес спонтона под задний конец утки, отколол довольно большой кусок доски, а потом откинул щепки. Шаги по дну лодки он почувствовал раньше, чем услышал.
Повернувшись, госпитальер увидел острый конец алебарды, вынырнувший из дыма. Он перехватил древко изогнутым выступом спонтона и отбросил в сторону. Алебарда вонзилась в нос лодки, и Матиас, выпустив из рук спонтон, прыгнул вперед, выхватывая кинжал. Он ударил алебардщика слева под ребра, а затем в шею, перерезав ему горло. Теплая кровь брызнула ему на грудь, и труп упал на дно лодки. Тангейзер выдернул кинжал, убрал его в ножны и схватил алебарду, оставив спонтон, который был нужен ему в качестве долота.
По второй лодке на него наступали трое, а за ними, по первой плоскодонке и по пристани, следовали другие. Остальные брели по мелководью по обе стороны заграждения – у носа ближайшей к берегу лодки вода доходила им до бедер.
Матиас наступил на обожженного ополченца, и тело дернулось под его ногой. Он восстановил равновесие, упираясь алебардой в дно лодки, и наступил на покрытое волдырями лицо – пятка его сапога содрала плоть с костей черепа. Затем рыцарь наступил на грудь убитого, и ребра прогнулись под его ногой. Остатки воздуха из легких воспламенили обрывки парусины, и ноги Тангейзера окутал дым. Следующий «пилигрим» остановился, успев поставить одну ногу на корму лодки: челюсть у него отвисла от развернувшейся перед ним картины.
Иоаннит прыгнул вперед, вонзил острие алебарды ему под грудину и отбросил его назад, на других противников. Когда ноги Матиаса коснулись дна лодки, лезвие алебарды освободилось от груза, и он повернулся всем корпусом, ударив наотмашь следующего ополченца. Лезвие вошло в его череп сбоку, через глазницу и переносицу, и глазное яблоко выпало из глазницы. Тангейзер вскрыл его череп легко, словно колол дрова.
Он злился на этих идиотов: их бестолковость оскорбляла его, а их жизни не стоили и одной секунды его времени, потраченного на то, чтобы их убить.
Уклонившись от пики, направленной в него со стороны воды, госпитальер подождал, пока острие пройдет мимо его груди, и ударил алебардой через борт по голове ополченца, над ухом. Удар был не очень точным, но тяжелое лезвие разрубило голову, словно картофелину, и через основание шеи вонзилось в верхние ребра.
Эти псы – не враги, а жертвы.
Переступив через мертвеца, Матиас повернулся к третьему «пилигриму». На корму тем временем прыгнул четвертый – он, вероятно, был еще глупее остальных, потому что его копье украшал цветистый флаг. Третий попытался достать рыцаря полупикой, но Тангейзер отклонился, шагнул вперед и, перехватив алебарду коротким хватом, ударил его в основание шеи. Лезвие отсекло три верхних ребра от грудины и раздробило средостение. Иоаннит выдернул лезвие, и из раны забил фонтан крови. Четвертый «пилигрим» обратился в бегство и теперь взбирался на корму – флаг облепил его голову и плечи. Матиас взмахнул алебардой и отрубил ему правую ступню.
Раненый «пилигрим» выронил древко и опустился на колени на дно лодки, протянув руки к корме ближайшего к берегу плашкоута. Он кричал, умоляя товарищей вытащить его.
Рыцарь посмотрел на «пилигримов», и они остановились. Их было шестеро. Воспользовавшись бортом лодки как колодой для рубки мяса, госпитальер отрубил правую руку знаменосца выше локтя. Остальные ополченцы в ужасе смотрели, как рука падает в реку. Тангейзер отрубил своей жертве и левую руку. «Пилигрим» захлебнулся криком и сполз вниз, после чего Матиас наступил сапогом на флаг, покрывавший его плечи, и прижал его грудь ко дну лодки.
Потом снова посмотрел на шестерых «пилигримов»:
– Это переправа дьявола. Выбирайте другую дорогу.
Первый ополченец развернулся и пошел назад, обходя товарищей.
Рыцарь оглянулся.
Ялик держался рядом с третьим плашкоутом, готовый проскользнуть сквозь заграждение, как только откроется проход. Гриманд крепко держал борт лодки поднятой рукой. Карла смотрела на Паскаль, которая перепрыгнула на заграждение. Девочка заменила Тангейзера и поднимала спонтон, как рычаг, пытаясь вырвать из палубы крепительную утку. Но она использовала лезвие, а не противовес, и иоаннит поморщился, представив, как изгибается сталь, хотя и не мог этого видеть. Сломавшееся лезвие могло причинить Малан серьезные неприятности.
– Паскаль! Стой! – закричал Матиас.
Девушка повернулась и посмотрела на него сквозь дым.
Тангейзер описал рукой круг, показывая, что нужно перевернуть спонтон:
– Другим концом! Противовесом! Лезвие может сломаться, как меч!
Он еще раз взмахнул рукой, повторяя свой жест. Впрочем, это было не так уж важно. С помощью алебарды он вытащит утку за две минуты, а побоище, которое он устроил на сорока футах лодочных палуб, позволило ему выиграть гораздо больше времени. Рыцарь опустил руку:
– Стой! Оставь это мне.
Паскаль отошла от утки и встала, опираясь на спонтон.
Сзади послышался голос, перекрывавший истошные крики знаменосца с отрубленными руками:
– Ради Христа, позвольте нам забрать бедного Жана!
Тангейзер повернулся.
Причал, берег и площадь за спиной шестерых ополченцев были заполнены «пилигримами». Наконечники пик сверкали в свете факелов и луны. С десяток человек спускались по лестнице на берег. На верхних ступеньках, в восьмидесяти футах от Матиаса, появилась массивная фигура в блестящей кирасе. Капитан Гарнье смотрел на мальтийского рыцаря. И все остальные, несколько десятков человек, тоже смотрели на него.