Двенадцать детей Парижа

Уиллокс Тим

– Гриманд, за весла, – сказала графиня и повернула ялик к охваченной огнем барже.

Паскаль посмотрела ей за спину и, оскалившись, соскочила со скамьи, наступив на Юсти и Грегуара. Румпель дернулся в руке Карлы – призрак ухватился за руль. Малан с размаху опустилась на колени на скамью по другую сторону румпеля, ее рука взметнулась вверх, потом вниз, блеснула сталь, и итальянка услышала крики – Паскаль и призрака, – но не оглянулась. Румпель освободился. Карла увидела, как Матиас поднял лук и выстрелил. Еще одно тело плюхнулось в воду у нее за спиной. Ее муж снова поднял лук, натянул тетиву, но тут же

отпустил оружие, не выстрелив. Графиня поняла, что опасность миновала.

Она оглянулась на корму ялика.

Призраки вытаскивали своих убитых и раненых из реки.

Женщина и ребенок исчезли.

Паскаль вытерла кинжал о юбку и вложила его в ножны. Кровь забрызгала ей губы и горло. Не глядя на Карлу, она вернулась на свою скамью, закрыла лицо руками и заплакала. Юсти и Грегуар плакали вместе с ней, хотя итальянка сомневалась, что они понимают почему. Эстель смотрела на нее, и губа у девочки тоже дрожала. Они создали Матиасу дополнительные трудности, но разве могла Карла поступить иначе? Она чувствовала себя виноватой, и гнев пылал в ее груди – хотя никто из ее спутников этого не заслужил, – словно внутри высвободилась какая-то скрытая сила.

– Паскаль, эта храбрая женщина умерла с надеждой, – сказала итальянка своей помощнице. – Она погибла, сражаясь за своего ребенка. Это лучше, чем умереть на коленях.

Малан не отняла ладоней от лица, но плакать перестала.

Карла, как наяву, услышала голос Алис:

«Теперь они все твои сыновья и дочери, любовь моя. Ты мать».

Я мать.

Графиня никогда не испытывала подобного чувства. Она так и не стала матерью Орланду, хотя выносила его, как выносила Ампаро. Она не заслужила этой роли, она сама предала ее. И вот оно пришло, осознание материнства. Алис исцелила рану, которую невозможно было вылечить. Все окружающие ее дети – ее сыновья и дочери. Груз этого понимания был просто фантастическим, но Карла чувствовала в нем красоту и силу.

– Паскаль, – позвала она тихо.

Девочка опустила руки и посмотрела на нее. У итальянки перехватило дыхание. Она уже привыкла к неукротимому нраву этой девочки, и отчаяние на ее лице испугало Карлу. Ведь она еще совсем ребенок! Неудачная попытка спасти неизвестного младенца могла всколыхнуть в ее душе другие ужасные воспоминания.

– Паскаль, я никогда не была такой храброй, как ты, – добавила графиня.

Девочка молчала. Но ее глаза говорили: «Я знаю».

– Значит, надо быть больше чем храбрым, – продолжила итальянка. – Проплыви мы пять рек Аида от истока до устья, мы не встретили бы столько ненависти и отчаяния, как на берегах этой реки. И все равно посреди всего этого… ты дала той женщине надежду. И она приняла эту надежду вместе с последним вдохом. Сегодня нет дара ценнее этого. Включая саму жизнь.

– Сегодня жизнь ничего не стоит, – возразила Малан.

– Слушай Карлу, девочка, – внезапно вмешался в разговор Гриманд.

Он выносил весла из воды, держа их плашмя, наклонялся, снова погружал их в воду и рывком тянул к себе. Должно быть, этот человек ужасно страдал. Его пустые глазницы наполнял лунный свет, и они казались странно спокойными.

– Не оставляй надежду, иначе ты быстро нас покинешь, и в этих темных водах мы не найдем тебе замены, – сказал Инфант девушке. – А что касается

жизни, то это всего лишь вспышка пламени. Так что пусть горит ярко.

Паскаль вытерла лицо и повернулась к нему:

– Как Эрви?

От смеха король воров согнулся пополам, к самым веслам. Агнес и Мари тоже захихикали.

– Обожаю женщин с острым языком! – заявил гигант, отсмеявшись.

– Я хочу грести, – сменила тему дочь печатника.

Гриманд положил весла себе на колени. Паскаль посмотрела на Карлу, и та кивнула. Девочка вставила весла в уключины. Ее руки были тонкими, почти жалкими, но при этом жилистыми. Гребки у Малан получались короче и слабее, чем у Младенца, но зато гораздо чаще. Ялик быстро нагнал баржу.

Песок на правом берегу был залит кровью и усеян трупами, но похожих на призраки ополченцев Карла не видела. У кромки воды было много лодок, однако никто не осмеливался столкнуть их в воду и броситься вдогонку за пылающей баржей. Опоздавшие, карабкавшиеся по ступеням пристани, отряды милиции на причале… Всадник. Крики. Толпа двинулась в сторону заграждения.

До скованных цепями лодок оставалось не больше фарлонга. Чем ближе ялик подплывал к ним, тем внушительнее выглядело это заграждение. Большую его часть составляли плашкоуты. Их плоское дно меньше сопротивлялось течению, и по нему было легче ходить. В каждой лодке стоял ополченец с копьем, а в некоторых их было два или три. Еще ближе. Нет, в руках людей на плашкоутах были не копья, а шесты. Они собирались сдерживать горящую баржу.

Матиас продвигался вперед. Его покрытая потом кожа блестела при свете пламени. Он извлек из воды шест и положил его рядом с собой, повернулся к Карле и указал на приближающийся просвет между Сите и крошечным островком у его оконечности. Женщина кивнула. Матиас послал ей воздушный поцелуй, но Карла была слишком растрогана, чтобы ответить. Она была готова поклясться, что видит его улыбку. Затем госпитальер отвернулся и взялся за румпель, направляя охваченный огнем нос баржи в центр заграждения.

Его жена повела ялик в узкую полоску воды. Западную оконечность Сите окружала стена, правда, не такая высокая, как вокруг всего Парижа. Над развилкой реки возвышалась сторожевая башня, и на ее верхушке блеснул чей-то шлем. Крошечный остров был низким, плоским и необитаемым – его регулярно затапливало. За ним располагался второй островок, чуть шире, а разделяла их короткая протока.

– Паскаль, хватит, – сказала графиня девочке.

Та подняла весла над водой.

– Карла, смотрите! – ахнула вдруг Эстель.

Она указывала на горящую баржу, которая теперь находилась прямо перед ними и пересекала реку наискосок, нацелившись в самый центр заграждения. Матиас выстрелил, и один из людей с шестами в левой части заграждения опрокинулся навзничь. Остальные пригнулись. Итальянка отвернулась и снова направила ялик в просвет между Сите и маленьким островом.

– Нет, – сказала Эстель. – Смотрите туда, на воду. Танзер!

Карла проигнорировала ее и снова повернула, теперь в протоку. Потом она потянула румпель на себя, и ялик остановился около устья протоки, где сливались два рукава Сены. Перед ними на расстоянии сотни ярдов открылось заграждение, тоже ярдов сто длиной. Оно тянулось от Нельской башни на левом берегу до Угловой башни на правом.