Двенадцать обручей
Шрифт:
Пани Рома никак не могла вспомнить, считалась ли она неуклюжей еще до Коли или уже после нее. Еще до замужества или уже после него? Еще до школы или уже после нее? Еще до собственного рождения? Возможно, кто-то так решил за нее — и кранты?
Он следил за каждым ее движением, не позволял танцевать с другими, а сам танцевать не умел. И именно потому, сраный старый пес, он всем говорил, что его жена не танцует, что она — ой, держите меня! — стыдится собственных движений! А теперь, сдохший старый мольфаригце, гляди — вот как я — держите меня! — делаю ласточку!
Она просто не могла не поскользнуться, не плюхнуться тяжело в ванну, вздымая пенные брызги и выплеснув при этом на коврик с надписью
Чуть позже, массируя под душем слегка ушибленное и оттого не менее соблазнительное место, она добавила: «Я стою меж ними обоими». Ей хотелось продолжить эту свою мысль, но она была словно загипнотизирована. Я стою между ними обоими. Я стою. Меж ними. Обоими. Ясто. Ю. Меж. Нимиобо. Ими.
Позже, когда она уже вытиралась всеми пятью полотенцами, ее мысль продвинулась немного дальше: «Одного из них я люблю, второй мне нравится».
Хотя чего-то здесь не хватало. «Один из них любит меня», — твердо знала она. В отношении второго не было уверенности, поэтому о нем молчок. Одного из них я люблэ. Один из них любит меня. Одногоизних я. Одинизних меня. Тело сделалось сухим и теплым. Несомненно, это было ее тело. Хорошо, что оно было ее.
Она снова стояла перед зеркалом — теперь уже вылезши из ванны. Она втирала в себя свой любимый крем от морщин.
«У тебя взрослая дочь», — послышалось гнусаво у нее за спиной.
О Scheisse, выругалась она по-немецки. Он снова тут! Она уже знала, что сейчас он прицепится сзади и начнет дышать ей в затылок, щекоча шею опущено-пшеничными усами. Ею не увидишь в зеркале, но он тут. Она решила не оглядываться.
«У тебя взрослая дочь, — пропыхтело еще раз. — Подумай о своем возрасте. Ты моя».
«Убери руки, — подумала она в ответ, вздрогнув от холода тисков на талии. — И отойди, исчезни. Тебя нет».
Но ей было властно повторено: «Ты моя».
«Только не это», — подумала она, почувствовав, как он наклоняет ее вперед; она попыталась сопротивляться, но у него было в тысячу раз больше сил в холодных руках, и эти-то машинно холодные руки сомкнулись у нее на грудях, а потом одна из них прижала ее голову к эбонитовой поверхности туалетного столика перед зеркалом. «Не надо», — умоляюще подумала она, почувствовав, как что-то ужасно холодное, еще более холодное, чем руки, какой-то ледяной штырь с шишковатым жестким наголовником, силится вломиться в нее сзади. Ей хватило мига, чтобы понять, что любое сопротивление напрасно и сейчас произойдет то, что уже не раз происходило с нею в ее снах и заканчивалось ее позорным капитулянтским оргазмом. Но, как только она поняла это, ощущая глубоко в себе первые безжалостные толчки ненавистного и сладкого поршня, так сразу же поняла и другое — это всего лишь сон и из него можно в любой момент проснуться — стоит только захотеть.
Поэтому она незаметно освободила правую руку из-под навалившегося на нее смертельно-ледяного груза и наугад потянулась к шторе справа от зеркала, чтобы отогнать его брызгами дневного света. Она еще слышала, как посыпались со всех полок попутно задетые ею неисчислимые, главным образом венские флаконы, аэрозоли и тому подобные прибамбасы, как все это загремело разноцветной лавиной в умывальную раковину и на кафельный пол, а потом световая белизна резанула ей по глазам, ледяной поршень вдруг обмяк, ослаб и безболезненно из нее выскользнул.
Вода в ванне успела остыть. Пани Рома снова отвернула горячий кран и, понемногу приходя в себя, даже не удивилась, увидев повсюду — на полу и в умывальной раковине — следы своей недавней борьбы, о которой тот дурень, дурень, дурень и конченый идиот в соседней спальне не был способен даже догадываться.
Режиссер Ярчик Волшебник тем утром перечитывал сценарные варианты видеоклипа, который он прибыл сюда снимать. Речь шла о многоминутной рекламе чудодейственного
«Знаешь, ты возьми телку, или лучше двух, — выкладывал свои пожелания по проекту представитель заказчика, короткошеий бычара без указательного пальца на правой руке и большого на левой, — возьми двух телок, одень их такими, знаешь, гуцулками, вывези их на полонину и…»
Дальше представитель заказчика не говорил ничего, только лишь доливал в свой стакан балантайнса и одной из беспалых ладоней закидывал себе в акулью пасть пригоршни земляных орешков, перемалывая их одновременно всеми четырьмя рядами зубов. То, что должно было происходить после его неоднозначного «и», входило, очевидно, в окончательную компетенцию режиссера-постановщика. Они ему верили как деятелю культуры, и представитель заказчика не забыл это подчеркнуть. Это происходило во Львове, семь с половиной недель назад.
А сейчас Ярчик Волшебник читал в сценарной заявке № 1 вот такое: «Солнечным полонинским утром пара одетых в колоритнейшие образцы гуцульских народных костюмов молоденьких девчат весело бегают по траве. Вокруг них летают мотыльки. Девчата смеются очень весело. На них красивые сапожки ниже колен. Одна из них срывает красивые цветы. Вторая сплетает из них красивые веночки. Когда оба веночка готовы, красивые девчата надевают их на себя. Одна из них кладет руки на плечи другой, а та свои ей на талию. Они кружатся в вихревой гуцулочке. Колени. Танец становится все быстрее. Девчата кружатся то в одну сторону, то в другую. Колени плюс. Музыка становится все быстрее. Наконец, они падают друг другу в объятия, их губы сливаются в поцелуе. Они целуются все страстней. Голос диктора: Издревле и навечно: песенный край упорства и труда. Появляется бутылка „Бальзама Варцабыча“ на полэкрана. На второй половине экрана — девчата, они все еще жадно целуются. Голос диктора: „Бальзам Варцабыча — как поцелуй горянки. Позволь себе смочить губы“».
«Интересно, сколько они платят этим засранцам за подобную пачкотню?» — подумал Ярчик Волшебник, брезгливо отодвигая в сторону сценарную заявку № 1 и погружаясь в сценарную заявку № 2.
Там писалось: «Солнечным полонинским утром пара молоденьких девчат в веселых желто-черных полосатых юбочках и с прозрачными веселыми крылышками за спиной весело перелетают с цветка на цветок. На одном из цветков они начинают кружиться в вихревой гуцулочке. Бедра. Танец делается все быстрее. Девчата кружатся то в одну сторону, то в другую. Бедра плюс. Музыка становится все быстрее. Наконец они падают друг другу в объятья и их хоботки (на бумаге было ошибочно напечатано чеботки, но Ярчик Волшебник не позволил сбить себя с толку) сливаются в поцелуе. Они сосут все страстней. Голос диктора: Издревле и навечно: ни единого шанса для трутней. Появляется бутылка „Бальзама Варцабыча“ на полэкрана. На второй половине экрана — девчата, они все еще работают хоботками (все-таки хоботками, убедился Ярчик). Голос диктора: „Бальзам Варцабыча — как мед родины. Услышь гуденье живых пчел“».