Двенадцать обручей
Шрифт:
Где-то между первым и вторым часом начали вслух высказываться предположения. Первое — он мог заблудиться в лесу. Там даже днем иногда заплутаешь среди сосен, а ночью и подавно. Лес — это такой кошмарный лабиринт, большое зеленое чудовище, особенно этот, не посаженный человеческой рукою, а девственный, он впускает в себя легкомысленных венских шаркунов, привычных разве что к вальцеру на дворцовом паркете, и ни за что не хочет их выпускать. Но тут им не Вена и даже не Венский лес, где все тропки заасфальтированы. Лес — это зеленое, а зеленое поглощает. Однако ночь была лунной, протестовала пани Рома, и я могла даже видеть трещинку на стекле его очков («О, правда?» — Артур почесал бинт на голове), но главное, он такой опытный путешественник — за ним сотни километров, да уж в одних
Дикие звери, сказала Коля, войдя в столовую с полотенцем, наверченным на ее голове в тюрбан. Да, саблезубые тигры и пещерные медведи, поддержал ее папа. Не обязательно, возразил ему Волшебник, встречаются здесь и волки, и рыси, и эти самые — кабаны. Сам ты кабан, хотела сказать пани Рома, однако вслух лишь заметила, что они ведь взрослые люди и что-то нужно решать вместо этих пустых разговоров. Однако Волшебник продолжал: вы же видели кое-где среди леса эти оленьи черепа, челюсти, огрызки ребер и позвонков! Кто-то ведь — как бы это сказать — задрал тех оленей! Или, например, лавина. Вы видели, как сходит с гор лавина? Надо поднять служебных собак, таких здоровенных, решительно закончил Ярчик.
А я думаю, он просто пьет водку на тринадцатом камэ, пытался всех успокоить Пепа. Или просто где-нибудь отрубился по дороге и теперь спит, ему много не надо. Хотите, я пойду и приведу его оттуда? Заодно и бухла наберу, а то пропадает день впустую, к тому же праздник на носу. Но пани Роме его идея не понравилась, особенно когда она представила, что и этот дурень уйдет да точно так же исчезнет. Хуже, что он мог быть прав в отношении Цумбруннена. На какое-то время ею всецело завладела версия неслыханно тяжелого алкогольного отравления, галлоны технического спирта, паралич, коматозное состояние или, по меньшей мере, самогонный амок. На протяжении нескольких лет газета «Эксцесс» множество раз писала о таких вещах.
В три пятнадцать его все еще не было, а в четыре двадцать семь на склоне показалась фигура, поднимавшаяся к пансионату по старой военной дороге. Человек передвигался крайне медленно, то и дело останавливаясь, осматриваясь по сторонам, описывая странные петли среди валунов и карликовых берез и тем самым все еще оставляя Роме надежду. В четыре тридцать восемь он подошел достаточно близко для того, чтобы Роме стало понятно, что это возвращается с прогулки, неся в руках охапку синих и белых крокусов (угадайте, для кого?), новый жилец пансионата.
В полшестого Ярчик Волшебник явился с донесением, что побывал в комнате Цумбруннена и что все его вещи, включительно с персональной фотокамерой «Nicon F5» и несколькими отснятыми кассетами, остались на своих местах. Это означает, что он намеревался сюда вернуться, мудро заметил Артур Пепа, частный детектив. Коля набрала в вазу воды и унесла к себе в комнату, подумав, что восьмой обруч — это когда сжимается сердце.
Тогда Волшебник предложил пойти поискать планетницу. Г од назад мы тут неподалеку одну такую снимали на первый канал, для «Тахикардии», рассказывал режиссер. «Тахикардия» — это название такой программы про — как оно — аномальные явления. Я знаю, кивнул Пепа, хотя и не смотрю. Первый вообще не смотрю, попутно вставил он. Так вот, не обиделся Волшебник, тут есть одна такая планетница, она — это самое — как бы телепатка, уж нею и телепает, за пять баксов может — к примеру — кому-то овцу отыскать, если отбилась, ну там заблудилась. Так эта планетница как только чары-мары и тэ дэ, так сразу и говорит, где овца находится, они все туда, а там эта овца и находится. Ну, Цумбруннен у нас не овца, осадил режиссера Артур Пепа, комиссар полиции. И то таки правда, опять не обиделся Волшебник, за пять баксов не найдет, он у нас на все пятьдесят потянет. Перестаньте, сказала пани Рома, держась руками за виски.
В шесть двенадцать Артур Пепа констатировал, что у него осталось две сигареты и в любом случае
Тут есть еще такая версия, сказал на это Ярчик Волшебник в шесть тринадцать. Когда выходишь из леса по дороге, там немного выше, где-то так на полкилометра, перед мостом, видно цыганский этот самый. Несколько халуп, мусорник и пара буржуек. Ну, там еще сральник какой-нибудь. Про них тут ходят всякие разговоры, будто это на самом деле цыганский король со своей семьей, ну там слуги, гарем, детей немеряно. Потому что это ж не то что там кодерари какие-нибудь или ловари, это самые что ни есть плащуны[96]. Специализация — убийства по заказу, главным образом священников, нет, не по заказу священников, а убийства священников по заказу. А также грабежи и разбой. Так вот, король. Там с ним такая история, что он-то король, но в этой самой — в диаспоре. В эмиграции, поправил Артур Пепа. Ну да, в изгнании, нашелся с точным словом Волшебник. Весь его двор с дворцом, ну там это самое — золотой запас, камушки, оно все у него за бугром, в Пенсильвании. Трансильвании, поправил Артур Пепа. Да хоть бы и в Трансваале — какая разница, продолжал Ярчик Волшебник. Да, значит, там по их религии такое дело выходит, что они не могут до своего добра назад дорваться, пока не принесут людской жертвы. Кровь там, сердце, органы. Ясно, что жертва должна быть из чужого, ну то есть из нашего. Я имел в виду, из белого, ну только чтоб не цыган. Вот они тут и засели — между лесом и Речкой. Местные жители, скажем, про такое дело давно знают и десятой дорогой обходят. А если кто чужой не знает, так они могут заманить к себе в халупу и…
Я не желаю это слушать, сказала пани Рома, в сотый раз отходя от окна. Крылья фантазии вмиг отнесли ее на берег Речки, и она увидела Карла-Йозефа, как он, потусторонне переступая через груды пустых жестянок, полусогнувшись, входит в закопченную черную халабуду, облепленный со всех сторон крикливыми и вертлявыми цыганчатами. Почему мы сидим тут и никуда не идем, спросила она. Так я когда еще об этом говорил, напомнил Артур Пепа. Походим над Речкой, посмотрим — и на тринадцатый. Можем спуститься двумя как бы группами, подбросил идею Волшебник. Одни дорогой через лес и потом на мост, а кто-то другой тоже через лес, но левее — к этим самым плащунам. В случае чего — встречаемся перед мостом.
Я дал бы ему еще полчаса, сказал Артур Пепа. Он как раз нащупал в подкладке куртки, где-то под прорванным карманом, забытую пачку «прилуцких». Можно я пойду с папой, спросила Коля, завязывая свои приятные на ощупь волосы в боевой хвост. Нет, ты остаешься здесь, отрезала Рома, и будешь сидеть у себя в комнате — это я пойду с папой. На это ее решение Коля только чуть надула губы, но не слишком. Ибо девятый обруч — это когда остаешься один на один и от этого некуда деться.
А вы, Волшебник, продолжала организационное построение Рома. Нам нужно успеть до темноты. Лучше выходить сейчас же, немедленно, никаких не через полчаса. Вы идете или вы остаетесь, Волшебник?
Сейчас, ответил режиссер, только забегу к себе, возьму там это самое — газовый баллончик и тэ дэ. А вы — это самое — вы меня все равно не ждите, нам разными, как бы это сказать, путями.
Так и порешили, что Рома с Артуром пойдут через лес по дороге, а Ярчик Волшебник — вторая как бы группа — спустится к Речке левее, ориентируясь на старую колею, шум воды и заросли орешника.
Да, говорил себе Ярчик Волшебник, да, да, да. Ничто не забыто? Никто не забыт, откликнулось, а точнее отбрехнулось в нем далекое пионерское детство с групповым онанизмом в хлоркой засыпанных сральниках. Ничто не забыто, согласился с детством Ярчик Волшебник.
А все же какое чудо эти мальтийские штаны — сколько всего можно унести в карманах! И еще раз: тотальная проверка. На левой штанине четыре кармана. В первом из них — боковом и глубоком — помещался сложенный ввосьмеро и запаянный в полиэтилен оригинал договора со взаимными подписями; конверт потоньше — со всеми необходимыми визами и гербовой печатью Фонда «Карпатская инициатива»; конверт потолще — с гонораром. Кроме того — бутерброд номер один, то есть самый большой из бутербродов, четырехъярусный майонезный.