Двенадцать обручей
Шрифт:
— Вот видишь — все в порядке, — захихикала она. — Я снова неуклюжа. Давай покурим одну на двоих?
Он долго щелкал зажигалкой, потом сделал первую затяжку и, передавая ей сигарету, продекламировал:
Бывает, мертвецов железных люди,
как шакалы, потревожив,
товар своих желаний, жажд и нужд,
как на базаре, выставляют,
и тулова машин в синюшной тьме ночей
скрипят,
бездомных ласк кривляк и шлюх,
в которых звезды зла свой чад вливают.
— Это тот Антоныч? — спросила она. — Интересно, где он сейчас.
(Она промолвила последнюю фразу невольно — возможно, только потому, что как раз в тот миг ее дочь впустила в себя самого первого любовника, ибо одиннадцатый обруч — это когда двое становятся одним.)
— Я думаю, в своей корчме на луне, — ответил Артур. — Где же ему еще быть?
— Так как там у него о бездомной любви? — она начала натягивать один за другим свои свитера.
— Бездомная любовь кривляк и шлюх, — напомнил Артур.
— Ну да. Подходит, но не совсем, — согласилась она. — Потому что ты ужасный кривляка.
Он не поддался на ее вызов, только состроил противную и веселую гримасу. Артур Пепа не мог быть обезьяной по году рождения, но иногда бывал по жизни.
— Знаешь, — сказала она, — я намерена перелезть на заднее сиденье и немного поспать. Все равно нам никуда отсюда не выбраться. Ты не разделишь со мною ложе?
— Если оно греховное, разделю, — пообещал Артур.
— Все в наших силах, — уверила она. — Разрешаю разбудить, как только захочется.
Он тоже примостился — аве Крайслер! — на том широченном и двусмысленном, как оттоманка декана, кожаном сиденье, а там и обвил руками ее бедра.
— Разрешаешь разбудить? — замурлыкал по-своему где-то около ее уха. — Согласен. Если не просплю утреннюю эрекцию.
Они еще немного посмеялись, а потом еще немного поговорили, соревнуясь в глупостях, а потом еще вместе покурили, ибо — ничего не поделаешь и куда правду денешь — когда после секса случается беседа, чаще всего случается и любовь.
И только позднее, через неопределимый никакой хронометрией отрезок времени, Рома Вороныч выскользнула из его объятий, завела древний автомобиль и пустилась ездить на нем по неисчислимым помещениям пансионата, врезаясь в стены и сбивая с постаментов урны и огнетушители. Что снилось Артуру, неизвестно — всему своя тайна.
Но когда ему начала сниться собачья стая, бегущая вдоль берега Речки, настало утро. Погода в надцатый раз поменялась — все, что ночью было снегом, теперь ускоренно таяло, стекало, капало, нестерпимо теплый ветер пытался посрывать все головы с плеч, даже тут, на дне пропасти.
Увиденная во сне стая оказалась на деле одним-единственным псом, правда, довольно крупным, каким-то овчарочным ублюдком, и он самозабвенно заливался лаем, привстав на задние лапы и тычась
Разъяренный пес не был одинок в своем возмущении. Он прибежал сюда в сопровождении целых трех ментов, из каковых один держал наготове калашника. Другой — судя по ряду золотых зубов и в целом по физиономии, старший — жестом приказал им вылезать. При этом еще один, третий, со знанием дела взял пса на поводок, отчего тот стал захлебываться еще отчаянней.
Жмурясь от ветреного света, тепло и болезненно резанувшего по глазам, чуток растерянные и сильно заспанные, Артур Пепа и Рома Вороныч после нескольких глуповато-неудачных попыток открыть двери «крайслера» все-таки сумели вылезти — через переднее сиденье. Только ступив на плывущую под ногой землю, Артур почувствовал, как бездарно и позорно он отлежал ногу. Стоять сейчас приходилось фактически на одной. А тут еще вдобавок: ужасный ветер, от которого раскалывается голова, шум талой воды, боль в глазах, трезубцы на фуражках, дошедший до осатанения лай, мерзость во рту, полунацеленный калашник и все эти вопросики типа кто такие? откуда взялись? что делаем? удостоверения?
Артур Пепа смог ответить на первые три из них. Документов при себе они, понятно, не имели, даже умудренная Рома. Туристы, сказал Артур Пепа (третий из ментов наконец прикрикнул на пса, и тот вмиг заткнулся, старый шланг), туристы мы из Львова, отдыхаем в Карпатах.
Туристы мы из Львова, в Карпатах отдыхаем, во Львове проживаем по адресу, сказала Рома. А тут прятались мы от бури, такие промокшие, что йой.
Пани, вас не спрашивают, оскалил все свои зубы главный. Дойдет очередь — и вас опрашивать будем.
Так я же и говорю, продолжил Артур Пепа. Вышли под вечер из пансионата прогуляться (спросонья он выговорил прогулетысы), а тут — сами знаете — буря с громом и спрятаться негде, так мы збиглысьмо сюда та й тут сы сховалы[100].
Слышите, сказал на это своим хлопцам главнюк. Слышите, за кого нас держат — за имбецилов придурошных. Слышите, они от грома в железе поховалыся!
Услыхав такую голимую чушь, менты как один захохотали, даже пес хохотнул, подлиза на службе.
Ну чего вы смеетесь, хлопцы, по-доброму к ним Рома. Чего вы, хлопцы, смеетесь? Мы, как в эту машину от бури прятались, ни о какой физике даже не думали — только бы спрятаться. А вы, хлопцы, смеетесь, потому что не понимаете.
Пани, снова к ней камандующий, но резче. Пани, бросьте ту свою физику! Потому как мы вам, пани, пока еще никакие не хлопцы — вы еще под нами, пани, не лежели.