Дверь в лето (сборник)
Шрифт:
— Смотри-ка, Мэв, у него нет рук!
Пит сидел у меня на груди и вопил.
Я снова был в армии, на учениях… в условиях, максимально приближенных к боевым, в одном из тех лагерей, где вам суют лед за пазуху, чтобы разбудить и знают кучу других идиотических шуток. Я поднимался на чертову гору, самую большую во всем Колорадо, и повсюду был лед и у меня не было ног. Тем не менее я тащил бромный тюк, самый большой из всех — они прикидывали нельзя ли заменить мулов солдатами и на мне ставили опыт. Я не смог бы сделать ни шагу, если бы сзади меня не подталкивала Рикки.
Старший сержант с лицом, совсем как у Белл, в ярости обернулся ко мне:
—
Мои не-ноги больше не держали меня и я упал в обжигающий холодом снег и заснул, а маленькая Рикки причитала, умоляя меня не спать. Но я уже заснул.
Я проснулся в постели Белл. Она трясла меня, приговаривая:
— Просыпайся, Дэн! Я не могу ждать тебя тридцать лет; всякая девушка должна думать о своем будущем.
Я попытался встать, чтобы отдать ей чемоданчик с золотом, который стоял под кроватью, но она ушла… а потом Горничная с ее лицом схватила чемоданчик, положила себе на панцирь и заметалась по комнате. Я попытался догнать ее, но у меня не было ног, и как оказалось, не было тела вообще.
— У меня нет тела и никто обо мне не заботится…
Мир состоит из старших сержантов и работы… и какая разница, где работать и как? Я позволил им снова взнуздать меня и опять полез вверх по ледяной горе. Это было все, что мне оставалось — взбираться к цветущей вершине, где, мне, наконец, дадут вожделенный отдых и позволят заснуть. Но я никогда не доберусь туда… не было ни рук, ни ног, ничего.
Лед, покрывающий склоны горы, загорелся. Снег не таял, но я чувствовал, держась из последних сил, как на меня волнами накатывается жара. Старший сержант говорил, наклоняясь надо мною:
— Просыпайся… просыпайся… просыпайся.
От его бормотания я не проснулся — только сильнее захотел спать. Все, что было после, я помню довольно смутно: кажется, я лежал на столе и он вибрировал подо мною, а вокруг были очки, какие-то штуки, здорово напоминающие питонов и куча народу. А потом уже на больничной койке я проснулся. Чувствовал себя я вполне хорошо, если не считать кое-какой расслабленности, словно после хорошей парной и массажа. У меня снова были руки и ноги. Никто со мною не заговаривал, а когда я сам пытался задать сиделке пару вопросов, она что-то совала мне в рот. А потом меня снова начали массировать.
Наконец, в одно прекрасное утро, я проснулся настолько, что смог встать, совсем так же, как обычно вставал, проснувшись. Накатило легкое головокружение и ничего более. Я знал, кто я такой знал, как попал сюда, знал, что вся предыдущая бодяга мне при снилась.
Я знал, кто меня сюда запсотил. Наркотизировав меня, Белл приказала мне забыть все ее свинство, но либо за тридцать лет анабиоза гипноз потерял силу, либо ее приказ просто не дошел до меня Я немного путался в деталях, но основное помнил хорошо — они как говорят моряки, опоили меня и намылили в плавание.
Я особо не злился на них. Все это случилось только “вчера”, всего лишь один сон назад — но этот сон длился тридцать лет. Я не могу точно описать это ощущение, оно слишком субъективно. Короче говоря, память моя воспринимала это, как “вчера”, а вот чувства — словно все случилось давным-давно. Видели вы когда-нибудь, как телевизионщики одновременно показывают и туманный силуэт питчера, [19] и общий вид стадиона? Вот и со мною было что-то в этом роде… сознательные воспоминания были в полной ясности, а вот эмоциональные реакции были еще не адекватны.
19
Игрок, подающий мяч в бейсболе.
Я рад бы был пустить и Белл, и Майлза на кошачьи консервы, но поспешать с этим не хотелось. Это еще успеется, а сейчас мне. не терпелось заглянуть в 2000 год.
Кстати, говоря о кошачьих консервах, а где Пит? Он должен бы быть где-то рядом…если, конечно, старый бродяга пережил анабиоз
И тогда — только тогда я вспомнил, что нас с Питом разлучили
Я раздразнил Белл и Майлза и они приняли ко мне экстренные меры. Ведь они пытались убить моего кота, разве нет?
Похоже, они учинили кое-что похуже, чем простое убийство; они обрекли его на одичание… на расточение дней своих в блужданиях по задним дворам и стычках — жизнь его окончилась под знаком голода и презрения ко всем двуногим тварям.
Они позволили ему умирать, — конечно, он не мог прожить так долго — и умирать в уверенности, что я бросил его.
Они заплатят и за это… если они еще живы. О, как я хотел застать их в живых — невыразимо!
Тут я вспомнил, что стою в ногах у своей кровати, что вцепился, дабы устоять на ногах, в ее спинку и что из одежды на мне только пижама. Я осмотрелся вокруг, раздумывая, как бы мне вызвать кого-нибудь. Больничные палаты за это время изменились мало. Окна не было, свет шел бог весть откуда; кровать была высокая и узкая — больничные койки, насколько я помню, во все времена, были именно такими, но эта была предназначена не только для сна — там были разные хитрые приспособления, и судно, похоже, составляло единое целое с кроватью. Все эти штуки меня не интересовали, я искал кнопку вызова сиделки. Я хотел получить свою одежду.
Ничего похожего не было, но зато я обнаружил клавиш на тумбочке, которая оказалась не совсем тумбочкой. Я нажал его и на экране, расположенном рядом с изголовьем, появилась надпись:
ВЫЗОВ ПЕРСОНАЛА
Почти тотчас же она мигнула и сменилась другой:
ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ НЕМНОГО
Вскоре дверь палаты бесшумно скользнула в сторону и появилась сиделка. Сиделка тоже почти не изменилась. Эта была в меру привлекательна, обладала хорошими манерами вымуштрованного сержанта, поверх короткой прически была наколка. Одета она была в белую униформу непривычного покроя — она прикрывала совсем не те места, что в 1970 году. Впрочем, это во все времена можно было сказать о женской одежде вообще — даже рабочей. Непререкаемый тон обличал в ней немалый стаж.
— Вы должны вернуться в постель!
— Где моя одежда?
— Вернитесь в постель! И немедленно!
— Послушайте, сестра, — урезонил я ее, — я ведь свободный гражданин старше двадцати одного года [20] и не преступник. Я не хочу возвращаться в постель — и не вернусь. А теперь покажите, где моя одежда, или я сам в чем есть отправлюсь искать ее.
Она смерила меня взглядом, потом быстро повернулась и вышла. Дверь за ней закрылась.
20
То есть совершеннолетний.