Дверь в лето (сборник)
Шрифт:
— Почему?
— Вся экономика страны зависела от дорог, а в индустриальных районах они стали главным средством передвижения, чтобы не сказать — единственным. Фабрики останавливались, невозможно было подвезти продовольствие, люди начали волноваться — и президент был вынужден пустить дороги снова. Больше ему ничего не оставалось делать, так как дороги вошли в плоть и кровь страны, за одну неделю изменить это было нельзя. В них нуждались не только для перевозки людей, но и для производства и торговли.
Мистер Блейкинсоп скомкал свою салфетку и осторожно сказал:
—
— Я вас понимаю, — рассудительно начал Гейнс. — И да, и нет. Существование любой цивилизации, кроме чисто аграрной, определяется каким-то типом машин. На старом Юге это были хлопкоочистительные машины. Британская Империя была бы невозможна без паровых машин. Мощная цивилизация, чтобы жить, должна иметь и силовые, и транспортные, и обрабатывающие машины.
Без них она просто не разовьется, но это вовсе не недостаток машины, а ее преимущество. Правда, мы довели развитие технологии до той степени, когда без нее уже невозможно поддержание высокого жизненного уровня, и мы стоим перед выбором: развивать технологию или охранять природу. Но ведь опасны не машины, а люди, которые ими управляют. Как машины, дороги чудесно работают. Они прочны и безопасны, они совершенствуются. Но дороги — не машины, дороги — это люди. Когда страна зависит от машин, она зависит от людей, которые ими управляют. Если это люди высокой морали, с обостренным чувством долга, то…
Кто-то включил радио, из динамика понеслась музыка, прервавшая Гейнса. Когда звук немного убавили, он сказал:
— Послушайте. Вот подтверждение моих слов.
Блейкинсоп повернулся, чтобы лучше слышать. Играли бравурный марш с четким ритмом, аранжированный в духе времени. Местами слышался шум машин, клацанье железа. Узнав мелодию, австралиец широко улыбнулся.
— Ведь это же марш артиллеристов “Катится зарядный ящик”, да? Но я не понимаю, какое он имеет отношение к нашему разговору?
— Верно, когда-то это был “Зарядный ящик”, но мы приспособили его для современных нужд, и теперь это “Походная песня транспортных кадетов”. Слушайте.
Марш продолжал громыхать, его четкий ритм сливался с пульсом дороги в единую мелодию. Потом вступил мужской хор:
“Слушай гуденье! Блюди движенье! Нашей работе нет конца. Пусть катятся наши дороги! Пока вы несетесь по быстрым дорогам, Мы в “подземелье” в поте лица. И катятся наши дороги! О, это скорость, скорость, да! Мы у роторов всегда. Блюдем свои секторы строго! Раз, два, три! Куда б ты ни ехал, Помни всегда, что катятся наши дороги! ПУСТЬ КАТЯТСЯ! Что катятся наши дороги!— Слышите? — спросил Гейнс с воодушевлением. —
— Чем же вы от этого застрахованы, мистер Гейнс?
— Высоким чувством долга. Механики, обслуживающие дороги, относятся к своей работе с религиозным почтением. Мы всячески стараемся поднять их социальный статут. Особо важную роль играет Академия, она стремится выпускать из своих стен преданных своему делу инженеров, дисциплинированных, осознающих свой долг перед обществом и стремящихся выполнить его во что бы то ни стало. В ней царит дух Вест-Пойнта и Годдарда.
— Годдарда? Ах да, ваше ракетное училище. Ну, и насколько вы в этом преуспели?
— Нам хотелось бы большего, но создание, традиций требует времени. Полностью решить проблему мы сможем лишь тогда, когда самые старшие из инженеров будут выпускниками Академии.
— Вы, конечно, один из них?
— Вы мне льстите, — осклабился Гейнс. — Должно быть, я выгляжу моложе своих лет. Меня перевели из армии. После забастовки шестьдесят шестого года дороги на три месяца перешли под руководство Министерства Обороны. Меня включили в комиссию по урегулированию, которая занималась вопросами повышения заработной платы и удовлетворением требований рабочих, а потом я так и остался на Транспорте…
На видеотелефоне вспыхнул сигнал вызова.
— Извините, — сказал Гейнс, включая аппарат. — Слушаю.
Блейкинсоп тоже слышал голос с другого конца провода.
— Это Девидсон, шеф. Дороги катятся.
— Хорошо. Пусть катятся.
— Поступил еще один тревожный рапорт из сектора Сакраменто.
— Снова? Когда?
Прежде, чем Девидсон успел ответить, видеофон замолк. Гейнс повернулся, чтобы набрать номер, и в это время ему на колени опрокинулась полная чашка кофе. Блейкинсопа качнуло так, что он ударился о край стола. Заметно изменился звук, идущий от роторов.
— Что случилось, мистер Гейнс?
— Не знаю. Аварийная остановка, черт знает почему, — он раздраженно отшвырнул трубку. — Видеофон скис. Идемте! Хотя нет, здесь безопаснее. Ждите.
— Чего?
— Ладно, идемте вместе. Держитесь поближе ко мне.
Он повернулся к выходу, словно разом забыл о существовании австралийского министра. Полоса медленно останавливалась. Замерли гигантские роторы, еле вращались аварийные маховики. Обеспокоенные посетители ресторана, прервав обед, толпились у выхода.