Двое из легенды
Шрифт:
– Вы здесь жили? – с сомнением произнесла она, оглядывая усеянную обломками поляну, единственным уцелевшим предметом на которой был старый дуб.
– Здесь было намного лучше.
Рейн пнул обломок доски, вспугнув свору нежити, копошащуюся на руинах, еще утром бывших его домом. И, не дожидаясь воплей Онере, от души шарахнув по тварям уничтожающим заклинанием. Ему хотелось разнести вдребезги не только их, но и весь мир, вместе с собой в придачу. Волна магии, далеко не самая светлая ее часть, поднималась из глубины его души подобно грозовой туче. Шрам на предплечье отозвался вспышкой боли. Рейн почувствовал, как кулаки сами собой сжимаются, концентрируя силу, готовую хлынуть в мир, стоит лишь выпустить желание на волю.
– Рейн, иди сюда, – произнесла Онере. Голос ее звучал странно.
Рейн обошел дуб и похолодел, увидев то, на что она показывает.
В ствол был воткнут кинжал, на рукояти которого, словно на гвозде, висел отцовский медальон, с которым тот никогда не расставался. Над кинжалом мерцала светящаяся надпись – «приходи и забери».
– Не трогай! – крикнул Рейн.
Онере отдернула руку и посмотрела на него сердитым взглядом.
Подняв с земли палку, Рейн осторожно подцепил медальон и, сняв его, бросил на траву. Послышалось негромкое «пых», в воздух взвилось облачко черного дыма. Подождав, пока оно рассеется, Рейн поднял медальон за цепочку. Трава под ним оказалась выжжена.
Сам медальон остался неповрежденным – кастирское серебро не плавится, даже магический огонь ему нипочем.
– Можно мне?.. – Онере протянула руку, и Рейн опустил медальон ей на ладонь.
Надпись на дереве исчезла. Рейн выдернул кинжал и повернул лезвие к свету, еще пробивающемуся сквозь кроны деревьев. В отблеске стали показался силуэт коршуна.
Вечерело, нужно было подумать о ночлеге, пока окончательно не стемнело.
Убедившись, что на кинжале нет ни проклятья, ни следящего заклинания, Рейн повернулся к сестре… и замер, решив не мешать. Онере смотрела на портрет в открытом медальоне, совершенно выпав из реальности. А затем, осторожно закрыв, молча протянула его обратно Рейну. Взгляд ее был растерянным.
Сумерки подкрадывались, словно кошка, тихо и незаметно.
– Какой-то паршивец забрал отца, так ведь? – произнесла Онере без привычного веселья. – И что мы теперь будем делать?
– Ты вернешься в деревню, а я найду этого паршивца Кремкриха…
– Ну да, конечно! – прежняя Онере тут же вернулась. – И не надейся, я с тобой!
– Ну уж нет! Я обещал отцу тебя защищать!
– И как ты собираешься это делать, если я останусь в деревне? – голос Онере был полон ехидства.
– Там стоит защита, и вообще…
– Знаешь что, братец, вы с отцом уже однажды меня бросили. Не надейся, что и сейчас получится. Я выросла, и теперь своей жизнью распоряжаюсь сама. И я иду с тобой!
Рейн моргнул, отводя взгляд. Он и не думал, что эта девчонка способна на что-то подобное.
– Кремкрих – сильный маг, с ним даже отец не справился.
– Зато нас двое.
– Ты не владеешь магией.
Онере презрительно хмыкнула:
– Зато, в отличие от вас, геффов, я – Видящая, а вы – слепые кроты. И вообще, мы что, ночевать прямо здесь будем? – она окинула взглядом поляну, удачно закругляя спор, чему Рейн был только рад.
Порывшись в завалах, он откопал чудом уцелевший, обшитый железными полосками сундук. Откинув крышку, извлек два дорожных плаща, кожаный мешочек с монетами и свиток, перетянутый шнуром.
– О, а это зачем? – произнесла Онере, которая тоже не теряла времени даром и теперь с любопытством рассматривала свою находку – самодельный амулет с перечеркнутым глазом, каким обычно останавливают нечисть.
Рейн забрал его и молча сунул в карман. Ценности в амулете не было никакой, просто на память.
– Всё, уходим, – произнес он.
Последние лучи солнца уже догорали, стоило поторопиться.
В последний раз окинув взглядом место, в котором провел всю свою жизнь, Рейн развернулся и отправился прочь.
Глава 8. Кремкрих
В закатных лучах, пробивающихся сквозь цветные стекла витража, человек, стоящий у окна, был похож на ярмарочного шута – изумрудный плащ с вышитым коршуном был покрыт, словно заплатками, разноцветными пятнами света.
Человек улыбался.
«Как удивительна судьба, дорогой братец, не правда ли? – произнес он, и улыбка превратилась в оскал. – Всё как той далекой ночью. С той лишь разницей, что я наконец-то тебя убил».
Он развернулся и подошел к кровати с пыльным голубым балдахином. В далеком прошлом она принадлежала малышу Ранмару, пусть тот и занимал на ней не так уж много места. Сейчас, окутанное облаком зеленоватого свечения, на кровати покоилось тело высокого темноволосого с проседью мужчины, на одежде которого виднелись засохшие пятна крови.
«Скоро к нашей компании добавятся недостающие лица. Уверен, ты им обрадуешься. А, нет, совсем забыл, – мужчина хохотнул, – ты же умер».
Довольный своей шуткой, он от души рассмеялся. Смех этот больше походил на карканье ворона, но обладателю его и это обстоятельство нравилось тоже. «Вороны никогда не остаются без добычи», – любил повторять он.
«Знаешь, Ульрих, – он прекратил смеяться также неожиданно, как и начал, – я ждал этого дня пятнадцать лет. А ты ведь знаешь, я умею быть терпеливым. И теперь наконец все закончится, – он потер руки, – Я уничтожу твой род, обоих твоих выродков. И отмечу это по-королевски. – Он мечтательно закатил глаза. – Наконец-то. Сколько крови ты мне попортил. Все эти байки о том, что ты жив, что придешь и отомстишь – как мне все это надоело. Я сотру о тебе даже память. Выжгу каленым железом! Перевешаю всех, у кого язык повернется произнести твое имя вслух! Знаешь, – успокоившись, он присел на стул рядом с кроватью, – они ведь уже давно меня боятся и не называют тебя по имени. Никакого Ульриха Великого, лишь Истинный король. Так вот, теперь Истинным королем буду я. Истинным и единственным. А виселиц у меня хватит. Главное, ты мне больше не преграда. И твои детишки тоже отправятся за тобой. Ты знаешь, глупая чернь считает, что эта мелюзга меня свергнет. Дурь, конечно, но лучше я все-таки их убью, твоих детей. Так спокойней.
Да и тебе так лучше. Ну согласись, что это за жизнь – привыкшему к роскоши ютиться в жалкой лачуге в окружении нечисти, которая так и норовит сожрать тебя с потрохами. Да еще наследником твоим закусить. Эта вечная борьба наверняка ужасно изматывает. А еще приходилось видеть, как на твоем троне сижу я, живой и здоровый. Так что, считай, я оказал тебе услугу, избавив от телесных и душевных мук, подарил покой, которого у тебя не было. Осталось подарить покой и твоим наследничкам».
Он прислушался к топоту шагов, доносящихся из коридора, и улыбнулся в предвкушении.