Дворец из камня
Шрифт:
Магистр кивнул:
— Или оставайтесь на два года, тогда получите мантию медового цвета и станете первым историком горы Эскель. У вас острый ум. Наступит день, и вы сможете надеть черную мантию.
Мири обрадовалась, когда он ушел. Комплимент магистра вовсе ее не взбодрил. Скорее, наоборот, тяжелый груз навалился сильнее, придавив ее неисполнимыми ожиданиями.
Тем не менее, полная решимости хоть что-то отыскать о родном доме, Мири обратилась к огромному библиотечному каталогу. В течение многих лет библиотекари заносили в этот том содержание каждой книги, что здесь хранилась. Мири обнаружила упоминание горы Эскель в отчете королевского казначея столетней давности и сняла книгу с полки.
Я не нашел никаких исторических записей о линдере, поэтому
Король Йорган упразднил пост министра каменоломней, предоставив эскелитам самим о себе заботиться. Только самые закаленные торговцы рисковали подняться на крутую гору, привлеченные возможностью перепродать камень самому королю, который начал строить дворец из линдера.
Когда я был мальчишкой, мы играли в такую игру: какого-нибудь ребенка называли эскелитом. Если этот эскелит дотрагивался до другого ребенка, то помеченный считался зараженным и ему полагалось превратиться в монстра. Мне кажется, сейчас дети в эту игру больше не играют. Люди забыли о своем страхе перед горой Эскель и ядовитыми испарениями необработанного линдера.
Ядовитые испарения? Ерунда какая-то. Почти всю свою жизнь Мири дышала каменной пылью и пила воду из ручья, в которой плавала эта пыль. Кроме того, если ученые в прошлом считали, что линдер опасен, тогда почему короли строили из него свой дворец? Ясно, что королевские особы не боялись камня.
Мири вернула книгу на полку. Она не видела причин верить этому отчету. Но все же на душе было тяжело, и когда она попыталась прочесть историю провинции Лонуэй, то с трудом могла сосредоточиться.
Зима, третья неделя
Дорогая Марда!
Сегодня был день отдыха. Я и Эса провели утро с Петером. Во время обеда девушки устроили «Салон Мири», и я пересказала то, что узнала на уроке логики. Логика учит, что правду можно вывести с помощью доказательств и тщательного мышления. Нужно отстраниться от эмоций и положиться только на твердые факты.
На что Эса сказала: «А мама говорит, что правда — это когда твоя душа и ум находятся в согласии». Я кивнула, но на самом деле мне стало стыдно. Разумеется, ученым, собравшим знания тысячелетий, известно больше, чем маме Эсы. А потом мне стало стыдно за то, что я устыдилась. Марда, надеюсь, тебе не стыдно за меня за то, что я устыдилась. Если нет — пусть тебе будет стыдно. Или мне? Где тут логика?
После службы в часовне мы с Бриттой сидели у камина в ее комнате и долго-долго разговаривали. Когда Бритта произносит имя Стеффана, взгляд ее меняется. Хотела бы я сказать, что он вспыхивает, но на самом деле глаза у нее вовсе не горят, как угольки в затухающем очаге.
Вот видишь, я пытаюсь тщательно подбирать слова. Во время занятии по риторике магистр Филипп прочел нам целую лекцию о важности выбора слов. Слова бывают тяжелые, как камень, упавший со скалы. Слова бывают незаметные, словно семечко сорняка, перенесенное ветром. Слова иногда поют.
Так что нет, глаза Бритты не горят. Они округляются, словно голова ее настолько полна мыслями о Стеффане, что больше не способна их все удержать, вот и пытается найти им место. Он для нее — все. Думаю, что и она для него — все.
Петер много работает. И мне не кажется, что я для него — все.
Хочу еще раз побывать в доме госпожи Сиселы, но побаиваюсь. Там все такие умные. А вдруг они считают меня недалекой? Наверное, стоит рассказать им, что наши козы любили слушать мои речи по нескольку часов кряду. Я нисколько не сомневаюсь, что их блеяние означало: «Продолжай, Мири, дорогая. Ты чрезвычайно занимательная».
Твоя чрезвычайно занимательная сестренка
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мири и Петер сидели на соломе в открытом сарае Гаса. В прошлый раз Мири приходила с Эсой, а потом целую неделю с нетерпением ждала очередных выходных, чтобы побыть с Петером наедине, но теперь, когда они сидели рядом, разговор не клеился. Петер слишком устал, чтобы говорить, да и у нее голова раскалывалась от всех этих исторических фактов, податей и королей. Дважды на этой неделе она замечала Гаммонта во дворце и потихоньку скрывалась в противоположном направлении, боясь, что если он увидит кого-нибудь с горы Эскель, то припомнит свою угрозу о податях.
Мири открыла рот, чтобы выплеснуть все свои тревоги на Петера, но вместо этого зевнула.
Тут языку стало щекотно, и она закашлялась — это Петер сунул соломинку в открытый рот подружки. Мири выплюнула ее и отодвинулась подальше, широко зевая. Петер воткнул одну соломину в другую, а потом еще и еще, так что она стала длиной с его руку, и угрожающе помахал ею перед лицом Мири.
Девушка охнула, изображая испуг, и тоже соорудила длинную соломину, которая вышла длиннее, чем у Петера, и Мири удалось сунуть ее Петеру в ухо. Он отбил ее оружие своим, и битва на соломенных мечах началась: мечи разлетались в крошку, восстанавливались, битва шла не на жизнь, а на смерть, и наконец Мири расхохоталась, не в силах больше сдерживаться.
Игра завершилась. Петер посмотрел на Мири и протянул руку. Девушка подумала, что он хочет схватить ее соломину или дернуть ее за волосы, как он частенько делал в детстве, но он положил ладонь ей на затылок и притянул к себе. А потом поцеловал. Это был долгий, неспешный поцелуй. Поначалу она ничего не почувствовала, кроме потрясения, но Петер не отрывался от ее губ достаточно долго, так что жар этого поцелуя успел обжечь Мири с головы до ног.
Наконец Петер ее отпустил. Мири открыла глаза и постепенно пришла в себя. До нее донесся городской шум, далекий и глухой в этом маленьком дворике, напоминающий горное эхо, и Мири стало неловко, словно вся столица в эту минуту наблюдала за ними. Но они были одни.
— Мама всегда говорила, что смех у Мири как мелодия, которую нравится насвистывать, — тихо произнес Петер. — Но для меня твой смех всегда означал нечто большее.
Мири уставилась на него, уверенная, что он вот-вот убежит, как тогда, когда впервые ее поцеловал, — это был поцелуй в щеку на весеннем празднике, неожиданный и нежный.
Петер выдержал ее взгляд, тоже, наверное, ожидая, что она убежит. После такого поцелуя нельзя было сделать вид, что ничего не произошло. Слишком он был чудесный, чтобы о нем забыть.
Они продолжали смотреть друг на друга не мигая. Никто не убегал.
А потом, как по команде, оба бросились восстанавливать свои соломенные мечи, и битва возобновилась. На этот раз расхохотался Петер, а Мири поняла, почему так хочется поцеловать смеющиеся губы.
Мири оставалась с Петером до конца дня, и все это время они почти не разговаривали. Рядом с юношей в этом тихом каменном дворике ей казалось, будто она дома, даже запах снега улавливался в ветре.
Вечером Гас велел Петеру снова взяться за работу, а Мири отослал к себе. Она шла, не замечая, куда идет, и чем дальше уходила от Петера, тем меньше была в чем-то уверена. Ей почему-то хотелось затеряться в кривых улочках этого бескрайнего города. И это желание ее испугало.
Она думала о своих односельчанах. С каким нетерпением они будут ждать весной приезда торговых фургонов с товарами и письмами! А вместо этого приедут чиновники и потребуют все их сбережения. Мири представила лицо Марды, когда у нее отберут золотые монеты, и лицо отца, когда тот поймет, что ему не справиться с этими бандитами. Сердце девушки заныло.
Как она посмотрит в глаза своим родственникам, если королевские подати доведут их до нищеты еще хуже прежней? Даже Кэтар отдавала Мири должное за все перемены на горе Эскель, но подати сведут на нет все ее достижения, и Мири не знала, как этому помешать.