Дворец из камня
Шрифт:
У Мири громко и неприятно застучало в груди.
— Пусть даже ничего не было сказано, но мы с Петером преданы друг другу. Во всяком случае, я так думаю.
— Я не так-то легко сдаюсь, — сказал Тимон. — Этот юноша не нашел нужным поговорить с тобой. Зато я скажу тебе все, Мири. Ты краснеешь, потому что я чересчур смел! Так вот, я буду еще смелее. Вместе мы изменим Асленд. А затем Данленд. На нашу свадьбу отец подарит нам корабль, и мы поплывем в Риламарк и Эрис, исследуем побережья с белым песком, кристально-чистой водой и деревьями, гнущимися под тяжестью плодов. Мы подружимся со студентами дальних университетов, и где бы мы ни оказались, мы добьемся перемен.
Она живо вообразила все, что он пообещал, словно перед ее глазами актеры разыграли приключения Мири и Тимона. Но затем крепко зажмурилась и покачала головой:
— Я не могу сделать это, Тимон. Я родом с горы Эскель.
— Мы сами выбираем свой путь. Ни имя, ни ранг, ни богатство родителей, ни перо в шляпе — ничто не имеет значения. Каждый человек принадлежит только себе. Я, например, совсем не похож на своего холодного, честолюбивого отца. И ты, Мири, не связана никакими обязательствами перед семьей. Ты можешь стать кем захочешь.
«Может, он прав? — подумала она. — Я не просто дочь Ларена, сестра Марды или девочка, которую мать держала на руках всего лишь неделю, прежде чем умереть. На меня повлияла не одна только гора. Я ведь оставила эту гору. Я — то лицо, что вижу в зеркале. Я — мысли, что кружатся у меня в голове. Но я не принадлежу им. Я то, что есть».
— Ты можешь стать кем захочешь, — повторил Тимон более мягко. — И если ты скажешь мне «да», то я всегда буду рядом с тобой.
Он не просил дать ему ответ на его предложение, да и она не была готова что-то ответить. Но он наклонился и поцеловал ее в губы. И она не отпрянула, не покраснела, вообще ничего не сделала, только задержала дыхание и почувствовала, будто ее пронзила молния. Поцелуй длился всего одно мгновение, но ей показалось, что прошла целая вечность.
И уж об этом поцелуе нельзя было сказать, что это обычай, бытующий на равнине. Мири точно знала, что он означал.
Она снова взяла Тимона под руку, и они молча пошли ко дворцу.
Мири давно привыкла к городу: шипению керосиновых фонарей на столбах, скрипу колес по булыжной мостовой, холодному ветру с реки, острому запаху соли, если ветер дул с моря. Здания и дороги больше ее не пугали. В душевный трепет ее приводили бесконечные ряды книг в библиотеке и одно слово — «революция».
Но ведь это не дом. Правда?
Она повторила про себя свои планы на будущее: похлопотать за Марду, чтобы та вышла замуж, помочь отцу научиться читать, работать в деревенской школе и однажды выйти замуж за Петера.
Так почему же ее связь с домом стала слабее? Быть может, Марда вовсе не хочет выходить замуж. Да и отца наверняка не заботит его неграмотность. А в школе понравилось работать и другим девушкам, Эсе например. Насчет Петера Мири тоже теперь не была уверена. И для всей длинной истории Данленда — невероятно огромной истории всего мира — будет ли иметь значение, вернется Мири домой или нет?
Зима, пятая неделя
Дорогая Марда!
Тебе знакомо чувство, когда тебя будят, вырывая из сновидения? Сон еще полон цвета и жизни, но проснувшийся ум уже воспринимает реальность. И какую-то долю секунды оба мира существуют параллельно, так что нельзя их отличить.
Именно это я сейчас переживаю. Есть гора Эскель. Но еще есть Асленд. Оба так тесно переплелись, что я не уверена, где мой дом, а где сон.
Все было проще, когда мир был меньше. Все было проще, когда я знала не больше двух десятков парней и Петер был единственный, кого я замечала. Впрочем, не обращай внимания. Я сама толком не знаю, что думать обо всем этом, поэтому и писать не стану.
Мне нравится, как Тимон вышагивает и жестикулирует, если речь заходит о чем-то важном. А еще мне нравится, что для меня и для него важны одинаковые вещи. Я точно знаю, что Тимон чувствует и думает. Он никогда не заставляет меня гадать. Мне надоела неопределенность.
Я скучаю по тебе. Я скучаю по папе. Я скучаю по своей горе. Но я не уверена, что тоска по любимому краю может заставить меня вернуться.
Я знаю, что не отошлю это письмо с наступлением весны. Просто мне нужно изложить на бумаге свои мысли, Марда. Мне нужно сказать кому-то, что я больше ни в чем не уверена.
Но я точно знаю, что остаюсь твоей сестрой
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Это было тихое утро выходного дня. Зимний дождь затопил весь город, стук капель по оконному стеклу убаюкивал девушек. Мири лежала на софе и читала книгу, готовясь к занятиям. В одном сочинении по юриспруденции она наткнулась на красивый логический вывод: «Король служит народу. Он правит с его согласия. Если король подводит свой народ, тот вправе восстать».
В ушах Мири невольно зазвучала бравурная мелодия Клемена, сопровождающая эти слова. Все вечера прошедшей недели она провела в доме госпожи Сиселы. Позже, если позволит погода, она присоединится к Тимону у Сиселы или пойдет навестить Петера. От мысли о Тимоне кровь побежала быстрее, а вспоминая Петера, Мири заулыбалась.
А потом вдруг, сама не зная почему, она подумала об Эсе.
— Где Эса? — спросила Герти.
— Я как раз собиралась спросить то же самое, — сказала Мири.
— Я тоже, — призналась Фрид.
Мири хотела отметить такое совпадение, и тут ей припомнился один случай с Эсой в академии принцесс: Эса тогда читала вслух, сидя под книжной полкой. Мать Эсы, Дотер, всегда говорила: «Прислушайтесь к своей второй мысли, иначе с третьей вы можете опоздать».
— Фрид, пойдешь со мной искать Эсу? — спросила Мири.
— Наверное, мы потому вспомнили о ней, что она решила обратиться к нам на языке горы, — предположила Фрид, когда они проверили пустые покои Бритты.
— У нас здесь нет линдера, — сказала Мири, — хотя совсем рядом его полным-полно.
Чем ближе они подходили к королевскому крылу, тем сильнее паниковала Мири, так что в конце концов она перешла на бег. Как только они переступили порог из линдера, на них обрушился такой мощный крик, что Фрид подняла руки, словно защищаясь. Перед мысленным взором Мири один образ сменял другой: в тот раз полка в академии принцесс сломалась и все драгоценные книги попадали на пол; Мири воспользовалась языком горы, и на помощь прибежали жители деревни. Воспоминания живо следовали одно за другим, обрывочные и тревожные.