Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века
Шрифт:
Сделанные наблюдения до некоторой степени расходятся с выводом Марка Раеффа об отсутствии чувства «географических и культурных корней» у российского дворянства XVIII века, о его высокой мобильности и отчужденности от местного общества{412}. Семьи саратовских воевод рассматриваемого периода проявляли явную привязанность к региону, стремление обустроить свои владения и «скопидомство» — черты, которых американский историк не видел в российском благородном сословии.
Впрочем, отмеченная тенденция «врастания» дворянской административной верхушки Саратова в местные условия жизни была лишь одной из возможных жизненных стратегий. Именно наличие солидного «административного ресурса» и выгодная экономическая конъюнктура толкали воевод на этот путь. По наблюдениям исследователей, большинство саратовских дворян в XVIII веке не поддерживали прочных связей с городом{413}, а в конце века значительная часть дворян-землевладельцев (особенно знатных и богатых) не имела постоянного жительства в Саратовской губернии.
Ольга Евгеньевна Глаголева, Николай Кириллович Фомин.
Дворяне «в штатском»: Провинциальное дворянство на гражданской службе в 1750–1770-е годы [75]
Образ чиновника в русском сознании и русской культурной традиции крепко связан с представлением о взяточничестве. Народные пословицы не скупятся на описание вымогательства судей и «лихоимства» чиновников: «Судьям то и полезно, что в карман полезло», «Всяк подьячий любит калач горячий», «В суд ногой — в карман рукой», «Не ходи к воеводе с одним носом, ходи с приносом!»
75
Настоящая статья подготовлена в рамках проекта «Культура и быт русского дворянства в провинции XVIII века». Н.К. Фомин (1945–2009) выявлял и обрабатывал материалы в Государственном архиве Тульской области (ГАТО) и за возможные ошибки в их интерпретации и выводах в статье ответственности не несет. Я выражаю признательность участникам названного проекта, а в особенности Ю.В. Жуковой, Е.И. Кузнецовой и Б.В. Шарыкину, за предоставленную информацию и Клаусу Шарфу за полезные критические замечания (примеч. О.Е. Глаголевой).
Дача «подарков» бывает, как подчеркивают редакторы книги Взяточничество и блат в России, широко распространена в традиционных обществах, являясь принимаемой всеми практикой создания персональных отношений в структуре социальной иерархии, которые, в свою очередь, скрепляют общество и обеспечивают его «гладкое» функционирование. В обществах Нового времени эти явления осуждаются как коррупция и уголовное преступление, но для их ликвидации необходимо концептуальное переосмысление самих понятий, их «перевод» в сознании людей из разряда нормативных в разряд уголовно наказуемых{417}. Такое переосмысление требует не только изменения законодательных актов и проведения показательных процессов, но и создания материальных условий, лишающих подобные действия экономического смысла и способствующих возникновению в обществе негативного к ним отношения. Посмотрим же поближе на ситуацию в России второй половины XVIII века, чтобы понять, что собой представляло провинциальное чиновничество той поры и были ли тогда условия для искоренения его «мерзкого лакомства» (Екатерина II){418}.
История государственного аппарата в дореволюционной России всегда была в центре внимания историков. Возродившийся в последнее время интерес к проблемам механизмов власти и регионального управления в России предопределил появление новых работ о чиновничестве, провинциальном в том числе {419} . Говоря о провинциальном чиновничестве XVIII века, исследователи уделяют особое внимание административной и территориальной реформам Екатерины II, в связи с чем чаще всего подвергается обсуждению состав губернского чиновничества конца 1770-х — начала 1780-х годов {420} . Марк Раефф в своем обзоре феномена бюрократии в России в 1700–1905 годах писал, что работа государственного аппарата и его персонала очень тесно связана с социальной и культурной жизнью страны. Соответственно, при анализе бюрократического аппарата России необходимо учитывать и эволюцию общества и культуры во времени, определявшую и изменения в системе управления страной и ее бюрократическом аппарате. В настоящей работе делается попытка сравнительного анализа чиновного корпуса Тульской губернии на материалах списков чиновников провинциальных канцелярий 1750–1760-х годов и губернских канцелярий 1770-х — начала 1780-х годов. Для сравнения привлекаются также данные о чиновниках других регионов [76] . Главное внимание в статье уделено середине XVIII века, что объясняется наименьшей изученностью этого периода в истории Тульского края, а также наличием данных о чиновниках из других источников, позволяющих посмотреть на взаимоотношения в системе провинциального управления.
76
Главным образом соседней Белгородской губернии (куда входили до реформы 1775 года Орловская, Севская и Курская провинции), а также губерний Среднего Поволжья и Сибири.
Изучение личного состава представителей местной администрации второй половины XVIII века в одной из центральных губерний России представляется важной задачей в силу слабой изученности темы и сложности выявления корпуса источников для подобных исследований {421} . Настоящая работа, являясь частью большого проекта по изучению дворянства в провинции во второй половине XVIII века [77] , представляет собой результат начального этапа исследований по теме. Многие вопросы, затронутые в статье, требуют дальнейшего серьезного рассмотрения на основе более широкого корпуса источников; некоторые аспекты темы, связанные с анализом административного аппарата в провинции, в настоящей статье не затронуты, что объясняется также ограниченным объемом данной публикации [78] . Однако вновь выявленные и проанализированные здесь материалы позволяют предложить некоторый взгляд на проблему и сделать предварительные выводы. Необходимость и перспективность исследования личного состава представителей местной администрации проистекают из несомненного факта, что оно может не только дать представление о тех человеческих ресурсах, на которые опиралась центральная власть в проведении своей политики на местах, но и объяснить успешность или, наоборот, неэффективность многих начинаний правительства, в реализации которых играли большую роль особенности социальной, экономической и культурной ситуации в регионе, а также всевозможные личностные факторы, трудноразличимые в отдаленной исторической перспективе. Условия жизни и деятельности местной администрации, карьерные успехи или неудачи начальствующего состава и корпуса непосредственных исполнителей, их личные качества и семейные обстоятельства, уровень образования, общей культуры и практического опыта членов управленческого аппарата, ежедневные взаимоотношения чиновников в служебной сфере и вне нее, возможность и необходимость выполнять приказы из столицы и осуществлять управление вверенным им регионом, в то же время выполняя «социальный заказ» той среды, в которой эти люди должны были жить и успешно функционировать, «свобода» личного произвола местных управителей и ограничения, в которых они вынуждены были действовать, — эти и многие другие «объективные» и «субъективные» условия определяли выполнение местным чиновничеством задач, возложенных на него правительством. Рассмотрение личного состава провинциального чиновничества на основе вновь выявленных источников личного происхождения — «сказок» о службе и формулярных списков, проанализированных в контексте особенностей социально-экономического и культурного развития Тульской провинции и, затем, губернии, — позволяет выйти за рамки привычных стереотипов о безграничной власти воевод, произволе и поголовной коррупции чиновничества в XVIII веке, лучше понять механизмы социального регулирования на местах и способы проведения в жизнь политики центральной власти.
77
Российско-германский исследовательский проект «Культура и быт русского дворянства в провинции XVIII века (по материалам Московской, Орловской и Тульской губерний)» финансируется Германским историческим институтом в Москве и рассчитан на три года реализации, 2009–2012.
78
В
Хотя формулярные списки чиновников Российской империи 1754–1756 годов всесторонне изучались в работах Сергея Мартиновича Троицкого и Любови Федоровны Писарьковой, исследователи делали это с точки зрения анализа всего корпуса чиновничества, выявляя динамику роста кадров административного аппарата страны в целом. «Сказки» чиновников Тульской провинции 1754–1756 годов в настоящей статье впервые анализируются в контексте материалов локальной истории. Списки чиновников местного административного аппарата за 1765–1766 годы, выявленные в официальных публикациях Сената и Академии наук{422}, а тем более поименные и послужные списки тульских чиновников 1779–1781 годов, впервые выявленные в Государственном архиве Тульской области, никогда вообще не подвергались систематическому исследованию. Анализ каждого из перечисленных источников дает новые, весьма интересные сведения о составе чиновничества, доле представителей дворянского сословия в его среде, а также о материальном положении, образовательном уровне, родственных связях и прочих характеристиках провинциальных дворян на государственной статской службе. Сравнительный же анализ указанных источников между собой, никогда ранее не осуществлявшийся, позволяет увидеть динамику изменений сословного состава провинциального чиновничества в связи с отменой обязательной службы для дворян и проследить причины, побуждавшие провинциальное дворянство оставаться на государственной службе. Рассмотренные в контексте локальной истории, сведения о провинциальном дворянстве на гражданской службе вносят некоторые коррективы в собирательный портрет дворянина «в штатском», расширяя и детализируя наши представления о взаимоотношениях власти и общества на местах.
Тульский край во второй половине XVIII века
Прежде чем перейти к рассуждениям о социальном портрете администрации Тульской провинции и губернии во второй половине XVIII века, необходимо уточнить географические и социально-демографические параметры региона, о котором пойдет речь {423} . Так как на протяжении XVIII века его административные границы существенно менялись, историки для удобства рассуждения нередко употребляют термин «Тульский край». В XVII веке в состав Тульского края входило 12 уездов: Тульский, Алексинский, Белевский, Веневский, Дедиловский, Епифанский, Ефремовский, Каширский, Новосильский, Одоевский, Соловский (с центром в городе Крапивна, по которому уезд после 1708 года стали именовать Крапивенским [79] ) и Чернский. В 1671 году из незаселенных частей Дедиловского и Епифанского уездов был образован новый Богородицкий уезд (дворцового ведомства) {424} . В результате реформы 1708 года административная территория края заметно уменьшилась, была создана Тульская провинция, вошедшая в состав Московской губернии. Указ от 29 мая 1719 года Обустройстве губерний и определении в оные правителей определил и еще несколько сузил границы провинции, в которых она просуществовала до новой реформы по указу 1775 года. В 1719 году Тульская провинция, оставшаяся в составе Московской губернии, объединяла шесть городов с их уездами и один уезд дворцового ведомства: Тулу, Алексин, «Богородицкой» (уезд), Венев, Дедилов, Епифань и Крапивну, с общим количеством дворов 13 263. Старинный город Гремячев, находившийся на территории края, уезда не имел и причислялся к Веневу. Другие «тульские» города входили в соседние провинции: Белев, Новосиль и Чернь были отнесены к Орловской провинции, Ефремов — к Елецкой, Кашира — к Московской и Одоев — к Калужской провинциям {425} . [80] Московская губерния включала в себя кроме Тульской еще восемь провинций. Все они по количеству городов и населения превосходили Тульскую провинцию {426} . [81]
79
По губернской реформе 1708 года в состав Московской губернии вошли 39 городов, в том числе Крапивна, однако в «росписании губерний» названий принадлежавшим к городам уездам не давалось, так же как и в «росписании провинций» по указу 1719 года и Штатам 1732 года, поэтому в документах вплоть по середины XVIII века наряду с названием «Крапивенский уезд» продолжало встречаться название «Соловский». Лишь по указу 1777 г. «Об учреждении Тульского Наместничества» уезд был официально назван «Крапивенским». См.: ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 4. № 2218; Т. 5. № 3380; Т. 44. Ч. 2. Отд. IV. № 6233; Т. 20. № 14652.
80
Главой Тульской провинции был назначен первый провинциальный воевода Иван Матвеевич Вадбольский, см.: Афремов И.Ф. История Тульского края (Историческое обозрение Тульской губернии). Тула, 2002. С. 21.
81
Например, в соседней Калужской провинции было 9 городов с общим количеством дворов 18.467; в Московской провинции — 16 городов с количеством дворов 57 327.
Новое перераспределение городов по провинциям, произошедшее в начале правления Екатерины II, не просуществовало долго. По «росписанию о приписных городах и о всех уездах» от 11 октября 1764 года к Тульской провинции относились города Тула, Крапивна, Алексин, Дедилов, Епифань и Венев. В Гремячеве повелевалось «воеводе не быть», что означало, что он по-прежнему не имел уезда{427}.
По III ревизии (1762 года) население Тульской провинции составляло 173 864 души мужского пола{428}. Двадцать лет спустя, по данным IV ревизии (1782 года), оно насчитывало, однако, уже 438 196 душ мужского пола{429}. Столь резкий скачок в численности населения региона не был, конечно, связан только с естественным демографическим приростом или миграцией жителей, а объясняется серьезным увеличением территории края в результате возвращения к старым границам региона XVII века по реформе 1775 года.
Учрежденная по указу от 19 сентября 1777 года Тульская губерния, одновременно составившая и Тульское наместничество, вновь включала 12 уездов с городами Тула, Алексин, Белев, Богородицк, Венев, Епифань, Ефремов, Кашира, Крапивна, Новосиль, Одоев и Чернь. Город Дедилов утратил статус уездного и вошел в состав Богородицкого уезда. Одновременно село Богородицкое переименовывалось в город. Кроме того, «для уравнения же границы Тульской Губернии» к ней присоединялись от разных соседних уездов территории с «селениями» и населением в 19 200 душ; в то же время, в Орловскую губернию отдавалось 8000 душ из Белевского и Новосильского уездов{430}. Таким образом, благодаря этому «уравнению» население Тульской губернии выросло почти на 12 000 жителей. Откуда же разница в более чем 260 000 между данными III и IV ревизий? Очевидно, что указ 1777 года описывал только случаи передачи территорий с населением из уездов, оставшихся вне Тульской губернии, а возвращаемые в губернию уезды — Белевский, Ефремовский, Каширский, Новосильский, Одоевский и Чернский — входили в состав провинции со своим населением полностью или почти полностью (в оговоренных указом случаях с Каширским, Белевским и Новосильским уездами). Это и определило рост населения нового административного образования почти в два раза. Сравнение данных III и IV ревизий о населении, проживавшем в традиционно «тульских» 12 уездах, показывает прирост населения за двадцать лет в 96 000 душ мужского пола (в 1762 году — 341 857 и в 1782 году — 438 196), что почти в два раза превысило среднегодовой прирост населения в других провинциях центрально-земледельческого региона, куда относилась и Тульская провинция. Относительно высокий прирост населения в эти годы объяснялся отсутствием в 1760–1770-е годы повсеместных неурожаев, значительных войн (была лишь одна война с Турцией в 1768–1774 годах) и эпидемий (эпидемия чумы 1771 года затронула в основном население Тулы, которое тем не менее значительно выросло за эти годы). Территория Тульской губернии насчитывала 27 204,4 квадратной версты, или 30 960 квадратных километров{431}. Для удобства рассуждений и для выявления динамики включенности дворянства в местную администрацию на протяжении второй половины XVIII века мы привлекаем данные по всем 12 традиционным «тульским» уездам, вошедшим в Тульскую губернию по реформе 1775 года.