Двуглавый орел
Шрифт:
Я обнаружил, что наши итальянцы так же реалистично относятся к войне. Крестьяне из Базиликаты с печальными и честными смуглыми лицами и траурными черными усами, они были похожи на людей, не ждущих от жизни особого веселья — и не обманувшихся в своих ожиданиях. Со своим венецианским австро-итальянским я едва понимал их речь.
Но из понятого заключил, что их вовсе не переполняет пылкий героизм. Я спросил одного из них, самого старшего, куда они предполагают наступать. Он ответил, что понятия не имеет, и это его меньше всего волнует; знает только, что старшие офицеры и военная полиция взыщут с них, если
— Pah! La guerra— cosa di padroni! [32] — сплюнул он. Его спутники тоже сплюнули, проклиная прихоть командиров, оторвавших их от семей и небольших земельных участков и пославших бороться за плато Карсо — "il Carso squallido", унылое Карсо, так они называли его, непристойно жестикулируя и ожесточенно сплевывая. Потом они перешли к оскорблению политиков и журналистов, которые послали их в этот бардак.
— Политика, — сказал итальянец, — грязное дело. Наша Италия — как скоростной экспресс: останавливается только перед выборами. В промежутке мы видим лишь налоговых инспекторов и сержантов во время призыва.
32
Pah! La guerra— cosa di padroni! (ит.)— Фу! Война— дело профессионалов.
— А как же насчет ваших угнетенных братьев в Триесте, стонущих под австрийским гнетом? По крайней мере, об этом пишут ваши газеты.
— Мы не читаем газет, мы же неграмотные, — с непередаваемой гордостью ответил старый солдат. — А что касается жителей Триеста, они нас не волнуют ни на грош. Спасут ли нас они, когда придут помещики и ростовщики и попросят освободить наши участки? Я скажу вам, лейтенант, сражение за Триест волнует меня не больше, чем за Нью-Йорк.
Солдат помоложе его прервал:
— Нет, Беппо, честно так честно. Лично я скорее бился бы за Нью-Йорк, чем за Триест: мой брат живёт в Бруклине и посылает нам денежные переводы.
Все засмеялись, и мне подумалось, что это очень удачное замечание.
— Хорошо, — спросил я, — если война стоит вам поперек горла, почему же вы продолжаете воевать?
Они сочли это чрезвычайно забавным. Один вытянул палец и медленно обвел всех вокруг, глядя вдоль пальца как в прицел и приговаривая:
— ...Sette, otto, nove...PAFF! diciasette, diciaotto, diciannove... PAFF! [33]
33
Sette, otto, nove...PAFF! diciasette, diciaotto, diciannove... PAFF! (ит.)— семь, восемь, девять... Пафф! семнадцать, восемнадцать, девятнадцать... Пафф!
Из этого я заключил, что королевство Италия, самопровозглашенный наследник древнего Рима, переняло у своего предшественника много методов в области военной дисциплины. Спустя несколько недель после этих событий мне случилось упомянуть про оберлейтенанта Фримла офицеру-механику эскадрильи 19Ф Францу Мейерхоферу, который был также родом из Судетских земель.
— О, тот головорез? — сказал он, — "ангел смерти фронта Изонцо", как называют его в документах? Забавно, но мы вместе учились в школе в Эгере. Он лет на шесть младше меня, но мой брат учился в том же классе.
— Каким он был тогда?
— Скорее изгой, как сказал мой брат: его всегда дразнили, он не ходил на каток и не играл в футбол как остальные. Оставил школу после выпускного экзамена и стал агентом по страхованию жизни. И впрямь странно, что война делает с людьми.
Я наткнулся на Фримла в последний день 1916 года на новогодней вечеринке в Вене. Его незадолго до этого наградили орденом Марии Терезии, но он, очевидно, находился в очень плохом состоянии: нервы стали совсем ни к черту. Он погиб спустя несколько недель после возвращения в окопы: от укуса змеи, насколько мне известно.
Помнится, очень странное было дело, судя по тому, что я слышал про расследование. Фримл снял ботинки после атаки, улегся в койку в своей землянке, и его укусила носатая гадюка, спрятавшаяся под одеялом. Его люди говорили, что змея, вероятно, там зимовала, но вызвали эксперта по змеям, который утверждал, что носатые гадюки не зимуют. Тогда солдаты изменили показания и предположили, что она спряталась там во время бомбардировки. В таком случае, говорил эксперт, это должна быть очень напуганная рептилия и явно заблудившаяся, потому что носатые гадюки водятся не на севере Динарского нагорья, а примерно в трехстах километрах южнее.
Военные прокуроры пытались повесить дело на хорватского солдата из штурмовой роты Фримла, но остальные бойцы сговорились, и достаточно доказательств по обвинению в убийстве так и не удалось получить.
Мне кажется, к лучшему, что Фримла настигла такая смерть: неприятно думать, что он снова в гражданской одежде и опустился до продажи страхования жизни на улицах Эгера с пружинной дубинкой в одной руке и портфелем в другой. Trincera-crazies, или конченные психи, так называли их итальянцы. Думается, трагедией Европы стал не погибший оберлейтенант Фримл, а те, кто выжил.
Глава девятая
На следующее утро мы узнали, что объявлены пропавшими. Пост наблюдения на гребне Дебели-Врх ранее видел "Ллойд", возвращавшийся на лётное поле Капровизды — двухместный аэроплан под зенитным огнём над Монфальконе, как он приземлился на ничейную полосу Швиньяка. Кроме того, я с негодованием обнаружил, что мой командир, гауптман Краличек, пошёл ещё дальше и доложил, что мы погибли в бою, а моей жене в Вену уже отправлена телеграмма.
Так что мне срочно пришлось запрыгнуть на велосипед, прямо в изодранном летном комбинезоне, утомленному до костей и покрытому траншейной грязью, мчаться на телеграф Хайденшафта и телеграфировать, что со мной все в порядке. Потом было возвращение в Капровидзу с проклятиями в адрес моего командира, и несколько часов столь необходимого сна. В голове по-прежнему звенело от взрывов снарядов, а легкие болели от последствий газовой атаки.
Через несколько часов, когда меня разбудил денщик Петреску, я все еще чувствовал себя побитым. Снаружи у палатки ждал штабной офицер.