Двуглавый орел
Шрифт:
Эрцгерцог перешёл к кому-то другому, а его место немедленно занял долговязый и аристократичный молодой адъютант с похожими на зубную щётку усами и дурацкой ухмылкой — главный штабсгауптман, князь фон-и-цу Штайер-Вюрмишгартен и Ротенфелс или что-то вроде того.
Он полностью проигнорировал Тотта, вынужденного стоять перед ним навытяжку, как рядовой. Однако, похоже, заинтересовался юной Магдаленой, даже предложил повезти её на прогулку в своём автомобиле, а после — может быть, лёгкий ужин, он знает один отель в Марбурге?
Я наблюдал, затаив дыхание — нападение на офицера в военное время каралось смертной казнью. Но мне не стоило беспокоиться — Магдалена любезно улыбнулась и звонким голосом объявила:
— Да, ваша светлость, я лишь простая деревенская девушка, а вы — князь. Но боюсь, ваша светлость, вы смотрели слишком много оперетт — мы, простые деревенские девушки, не так просты, как когда-то. Но если ваша светлость жаждет общения с местными юными дамами, я могу предложить вам адрес очень милых девушек.
Князь выглядел разочарованным. Но, как настоящий солдат, он, кажется, признал эту неудачу и был готов удовольствоваться вторым сортом. Поэтому, прежде чем откланяться и покинуть нас, должным образом занес в блокнот этот адрес. Когда он отошёл подальше, я спросил:
— Могу я поинтересоваться, Gn"adiges Fr"aulein, что за адрес вы ему дали?
Она очаровательно хихикнула.
— Задний вход унтер-офицерского публичного дома на виа Гориция. Должно быть, когда появится его автомобиль, там будет настоящий переполох. Надеюсь, он получит удовольствие.
Она повернулась к Тотту, взяла его под руку и подтолкнула локтем в бок.
— Quod dices, O Zolli? Princeps maxime fatuus est, non verum?
Что значило "Что скажешь, Золли? Этот князь полный кретин, да?
Должен сказать, я был этим несколько шокирован, хотя и исполнен определённого восхищения. От воспитанной в монастыре деревенской девушки из Словении я не ожидал бы даже знания о самом существовании таких мест, как армейские бордели, не говоря уже об их адресах.
После приема мы с Тоттом пошли повидаться с медиком в Хайденшафте. Мы оба страдали от болей в груди и тошноты. Глаза покраснели и воспалились, а Тотт еще и страдал от сыпи на шее.
Медик диагностировал последствия отравления ядовитым газом и дал каждому из нас предписание на незамедлительный двухнедельный отпуск, дабы уехать куда-нибудь на чистый воздух. Доктор сказал, что это скоро пройдёт — он считал, что это некая производная фосгена, и по-видимому, нужно вдохнуть довольно много фосгена, чтобы надолго им отравиться — но рекомендовал нам обоим на некоторое время держаться подальше от фронта.
— Нервное напряжение, со всеми пилотами такое случается. Слишком большая высота, перевозбуждение и вдыхание паров бензина. Да-да, я знаю, что бедолагам в окопах приходится куда хуже, но там это больше вопрос выносливости, и у них есть поддержка товарищей. А в воздухе вы совершенно одни, и поверьте мне, напряжение очень быстро дает о себе знать.
Так что я отправил Елизавете телеграмму в ее госпиталь в Вене и в тот же вечер сел на поезд в Дивакке. Елизавета должна была на некоторое время взять отпуск, да и в любом случае скоро ушла бы с работы из-за беременности. Но мы хотели побыть вдвоём, а я сомневался, удастся ли это в столице, поэтому велел ей упаковать чемоданы, чтобы провести отпуск в моём родном городке Хиршендорф, в северной Моравии. Она никогда не встречалась с моим отцом, так что это была прекрасная возможность совместить отпуск для выздоровления с выполнением сыновнего долга.
Мы встретились следующим утром на вокзале Франца Иосифа. Не прошло и месяца с нашей последней встречи, но её красота всё равно поразила меня, как в первый раз, когда мы познакомились в прошлом году в Будапеште.
Я всегда считал, что красота женщины — это в гораздо большей мере вопрос личности, чем внешнего вида. Правда, Елизавета была, несомненно, очень хороша в этом втором смысле, как и многие венгерские женщины (хотя в её случае среди предков числились румыны, итальянцы, русские и даже шотландцы).
Но её тёмно-зелёные глаза и тёмно-каштановые, почти чёрные волосы и изящный овал лица были бы ничем без весёлости, ума и грациозных манер, освещавших их изнутри. Она бросилась ко мне, как только я вышел из фиакра, который привёз меня с Южного вокзала.
Она была в летнем платье и шляпке, с зонтом в руках — в нерабочее время военным медсёстрам разрешалось носить гражданскую одежду. Она обняла и поцеловала меня, потом отстранилась, чтобы рассмотреть.
— Ну, вижу, ты всё-таки живой, несмотря ни на что. Кому пришло в голову послать мне ту телеграмму?
— Да уж. Могли бы подождать. Это была мелкая авария, можно было хотя бы связаться с подразделением, оборонявшим тот сектор, где мы приземлились. Боюсь, это мой командир. Я бы ему за это шею свернул, но когда вернулся на аэродром, его там не было. Тебя это очень расстроило?
Она слабо улыбнулась.
— Не могу сказать, что когда я открыла телеграмму, это доставило мне особо приятные ощущения — пока не взглянула на дату. К счастью, доставку, похоже, задержали, и я открыла твою телеграмму первой. Но твой командир— Кралик, или как там его — похоже, большой мерзавец. "Мой печальный и почётный долг сообщить вам, что ваш муж погиб, как отважный пилот, на поле воинской славы... "— кто в здравом уме станет писать такую чепуху спустя два года после начала мировой войны? Казалось, он почти радовался, что тебя убили — будто бы мне следовало послать в армию благодарственную телеграмму за то, что меня во второй раз сделали вдовой.
— Ты подумала, что меня убили?
— На самом деле нет — в глубине души я чувствовала, что с тобой всё в порядке. Я просто знала — женская интуиция.
— Ты же понимаешь, что полёты — опасное дело. Я не писал тебе, как много людей и машин мы потеряли в эти последние недели, или о том, какие у меня были проблемы.
— Мне это хорошо известно. В последнее время к нам в госпиталь поступает много обгоревших и разбившихся авиаторов. Но всё же я знала, что с тобой всё будет хорошо. Не спрашивай, почему, просто знала. На тумбочке у моей кровати рядом с твоей фотографией стоит образок Пресвятой Девы, и я каждое утро и каждый вечер молюсь, чтобы она хранила тебя.