Дьявол в музыке
Шрифт:
Джулиан вышел в сад. Ночь оставалась удивительно ясной. Дул тёплый и ласкающий ветерок, в воздухе витал аромат спелых фруктов. На юге били колокола Соладжио – десять, одиннадцать, двенадцать. В полночь праздник святой Пелагии закончился. Но дойдя до берега озера, у садовых ворот, Джулиан увидел, что на воде ещё много лодок, хотя люди в них стали вести себя тише, их смех был негромким, а голоса – охрипшими и возбуждёнными. Лодки бесцельно качались на поверхности, за вёслами никто не следил. Где-то на озере зазвучала гитара, а мужские и женские голоса начали песни о соблазне и желании.
Джулиан хотел быть частью этой ночи, этой страны. Он так долго забывал, быть может – заставлять себя забывать – сколько Италия значила для него, когда он впервые оказался здесь. Его чувства, изголодавшиеся по красоте, здесь насытились, и он был благодарен Италии, как был бы благодарен прекрасной женщине, избавившей его от долгого и мучительного воздержания. Внезапно он перестал понимать, что заставит его вернуться в Англию, отказаться от этого воздуха, этих роскошных садов, этой музыки, этих пылких и бесхитростных людей ради сырости и туманов Лондона, его чопорных патрициев и алчных торговцев. Честолюбие – вот что заставило его вернуться к ним, а также к старым привязанностям, старым мечтам и обидам.
«Они сковывали тебя всю жизнь, - сказал Джулиану голос в голове. – Ты стал стар в десять лет, и умудрённым жизнью в двадцать. Когда ты в последний раз делал что-нибудь просто потому что это делало тебя счастливым?»
Он шагал по тропинке вдоль берега, не собираясь возвращаться на виллу, и слишком погружённым в музыку и эту ночь. Внезапно он увидел вперед мерцающий огонёк. Джулиан напряг глаза, пытаясь пробиться через тьму, и понял, что в свет горит в беседке, чей силуэт выситься на фоне неба.
Его мысли рассеялись как листья на ветру. Джулиан стал двигаться медленно и бесшумно, радуясь, что не взял фонарь, который бы выдал его. Достигнув клочка земли перед беседкой, он шагнул в сторону, чтобы не ступать по гравию и прокрался наверх по узкой полоске травы. Двери были темны – должно быть, занавеси опустили. Джулиан на цыпочках подошел к одному из узких мавританских окон и украдкой заглянул внутрь.
На одной из мраморных скамей сидела маркеза, рядом стоял фонарь. Подбитый горностаем плащ свободно свисал на плеч и ниспадала на пол. Голова маркезы была непокрыта, а в тёмных волоса сияло несколько бриллиантов. Раньше она носила на груди цветы, но сейчас низкий выреза белого атласного платья был чист, а подле ног его хозяйки рассыпались лепестки.
Джулиан подошёл к ближайшей двери и постучал. Он услышал шаги и шорох юбок.
– Кто это? – спросила маркеза с усилием.
– Джулиан Кестрель. Я побеспокоил вас?
Краткая пауза. Затем занавеси на дверях начали подниматься. Кестрель увидел её юбку, её талию, груди и, наконец, лицо. Он шагнул внутрь, и маркеза снова опустила полог.
– Я увидел свет, - объяснил Джулиан. – Почему вы здесь одна?
– Я хотела побыть одна. Я думала, что здесь меня не будут искать.
– Мне стоит уйти? – спросил он.
– Нет. Теперь мне не хочется одиночества.
– Когда я постучал, вы спросили, кто это, и я почти уверен, что вы ожидали кого-то другого.
Она улыбнулась.
– Вы спрашиваете, как ревнивый влюблённый или как сыщик?
– И то, и другое.
– Единственный, кого я ожидала или скорее боялась увидеть здесь – это Лодовико.
– Вы суеверны? – удивлённо спросил он.
– Не очень. Но я знаю, что если бы он вернулся на землю, то сегодня – для того, чтобы услышать этот голос.
– Какая глупость, - вырвалось у него.
Она удивилась и покачала головой.
– Вы не понимаете.
– Я знаю, что если бы я был маркезом Лодовико и смог бы вернуться на землю лишь на одну ночь, то сделал бы это, чтобы увидеть вас.
– Мой бедный Джулиано, это не приведёт к добру.
Кестрель взял себя в руки. Это подозреваемая. Он должен относиться к ней именно так.
– Я хотел вас кое о чём спросить.
Она бросила на него быстрый взгляд, уловив перемену тона.
– О чём именно?
– Я помню, что в Милане у вас на глазах появились слёзы, когда маэстро Донати говорил о голосе Орфео. Сейчас вы услышали его сами, и я нахожу вас одну, в ночной час, с лепестками цветов, оторванными от платья и рассыпанными по полу. Что Орфео значил для вас?
– Для меня – ничего. Но я признаю, его голос тронул меня. Это была последняя любовь Лодовико. Он был красивым, чистым и страстным – именно таким, какие Лодовико обожал. Голос ангела и рука убийцы – в отличие от маэстро Донати, я верю, что они могут сочетаться в одном человеке.
– Но мы не знаем того, что знает он. Если это Орфео убил маркеза Лодовико, зачем он выдал своё присутствие здесь, если иначе мы бы никогда его не нашли?
Она улыбнулась.
– Вам нравится защищать его. Я понимаю, почему. Для него убить Лодовико было бы слишком просто. Вы хотите найти головокружительно сложное решение и разоблачить убийцу в том, кого никто не заподозрит, - внезапно она стала серьезной, пододвинулась, положила кисть на руку Джулиана и посмотрела ему в лицо. – Вы умнейший из нас всех. Если вы сосредоточитесь на поисках Орфео, а не будете расставлять сети повсюду, у вас получится. Найдите его, Джулиано, - он сжала его руку. – Найдите его!
– Почему? Почему вы так отчаянно этого хотите?
Она отодвинулась и сделала глубокий вдох.
– Я лишь ищу правосудия. Лодовико не был хорошим человеком, но он был моим мужем, и он был добр ко мне. Он доверился Орфео, а тот предал его, как предать мог только певец, которого он любил.
– Я уверен, что вы верите в том, что говорите, - медленно произнёс Джулиан, - но если не вся правда или вовсе не правда. Я хочу получить ответ, а вы устраиваете представление.
Она замерла и посмотрела на него.