Дьявол в музыке
Шрифт:
– Вы не одиноки. Он также подозревает Флетчера и Сент-Карра.
– Но не вас, мой загадочный друг?
– Нет, не меня. Я был здесь, когда Орфео пел.
Де ла Марк подмигнул.
– Mon dieu[68]. Как удачно для вас.
– Да, очень удобно. Было бы очень непросто вести расследование, если бы меня подозревали, что я – таинственный певец Гримани.
– И вместо это такими подозрениями отравляют мою жизнь. Бог знает, я бы с радостью рассказал всё, что знаю о той очаровательной лисичке, с которой свёл знакомство, но не думаю, что его бы заинтересовали такие детали. Он удручающе неитальянец.
– Граф Карло говорит, что Гримани пытается быть немцем больше чем австрийцы, которым служит.
– Это неудивительно. Пленник нередко начинает соотносить себя со своими пленителями.
Джулиан посмотрел на него пристальнее.
– Я не думал, что у вас такие политические взгляды на австрийское владычество в Италии.
– Они не такие. Но я знаю, что такое быть узником. Мой кузен был арестован во время господства Террора и так поддался влиянию своих тюремщиков, что когда его освободили, он сам носил триколор и называл всех «гражданами». Это было очень неловко для семьи, - де ла Марк пожал плечами. – Слабые всегда подражают сильным, как слуги в Англии принимают имена господ и пользуются их привилегиями среди своих[69]. Гримани считает, что быть итальянцем неудобно, а потому становится австрийцем, как может – он может убедить в этом себя, но никогда не убедит самих австрийцев.
– Если бы не будете осторожны, месье де ла Марк, я могу заподозрить, что вы искренни.
– Mon vieux, я француз. Мой народ лучше всех умеет казаться умнее, чем мы есть.
Джулиан улыбнулся.
– Я хотел спросить у вас кое-что. Вы знали Филиппа де Гонкура?
– Первого мужа Ла Беатриче? Нет, никогда его не встречал. Он был аристократом, что поддержал Бонапарта, а это сделало его persona non grata в кругу моей семьи. Я должен признать, что завидую ему. Представляете, каково это – быть мужчиной, что открыл Беатриче искусство любви! По крайней мере, я предполагаю, что он его ей открыл. В этой стране замужним женщинам дают столько же свободы, сколько же отнимают у юных девственниц.
– Конечно, вы знаете это из первых рук.
– Конечно.
На террасу вернулись Гримани и жандарм.
– Есть ли новости, синьор комиссарио? – обратился де ла Марк.
– Ни одной, которую я бы мог обсуждать сейчас, - бросил Гримани, проходя мимо. Вместе с жандармом он спустился к причалу, вероятно, стремясь успеть на остаток мессы.
Джулиан и де ла Марк обменялись многозначительными взглядами.
– Это очень зловеще.
– Да, - согласился Джулиан, - ведь Гримани улыбался.
Вскоре после того, как маркеза и её гости вернулись с мессы, полдюжины солдат привели на виллу Флетчера и Сент-Карра. Гримани принял их в гостиной вместе с Занетти, готовым переводить и записывать. Маркеза спросила, могут ли присутствовать она сама и Джулиан. Гримани согласился на это довольно любезно, отчего Кестрель ещё больше озадачился тем, что же было в депеше, которую привёз жандарм.
Солдаты ввели обоих молодых англичан и поставили перед сидевшим Гримани. Оба были явно напуганы. Флетчер первым пришёл в себя.
– Что, чёрт побери, происходит? – обратился он к Джулиану по-английски. – Когда мы с Беверли вернулись с праздника утром, вокруг трактира торчали солдаты. Они дали нам войти, но не выпускали. Синьора Фраскани, владелица, была в ярости и угрожала выбросить нас вон за то, что привели солдат в её дом. Потом мы услышали, что певец, которого все ищут, появлялся тут вечером, и что полиция подозревает, будто это кто-то из нас!
Занетти передал эти слова комиссарио. Он переводил первоклассно – бегло и гладко, а сам был так скромен, что казался не человеком, а придатком, который был нужен Гримани для разговора – вроде языка или глотки.
Гримани повернулся к сержанту.
– Вы проверили их паспорта?
– Да, синьор комиссарио, - сержант показал два потрёпанных документа со множеством виз.
– Послушайте, - сказал Флетчер, – если вы отберёте наши паспорта, как мы сможем уехать?
– Я не хочу, что вы могли уехать, - ответил Гримани. – Если и когда я пойму, что вы не являетесь тем англичанином, которого я ищу, ваши паспорта вернут.
– Но вы не можете так поступать! – увещевал Флетчер. – Мы – британские подданные!
– Мой отец знает британского консула в Милане, - проныл Сент-Карр.
– Тогда я предлагаю вам обсуждать ваши проблемы с британским консулом, - ответил Гримани.
– Это невозможно, - начал закипать Флетчер, - вы же отняли паспорта. Мы не доберёмся даже до первого постоялого двора. Но мы напишем ему, не беспокойтесь. Или вы намерены перехватывать наши письма?
– Вам нужно только убедить меня в своей невиновности, - сказал Гримани, - и полиция больше не будет интересоваться вашими делами.
– А как насчёт паспорта месье де ла Марка? – тихо спросила маркеза. – Вы заберёте и его?
– Да, - ответил Гримани, – я получил от подесты разрешение изъять все паспорта.
Джулиан подумал, что это было не очень сложно. Подобострастный Руга не стал бы возражать комиссарио, который, по слухам, был в милости у генерального директора полиции.
Гримани открыл первый паспорт и просмотрел его.
– Хьюго Патрик Флетчер, рождён 8 июля 1799 года, - он смерил Флетчера взглядом. – Вы именно того возраста, которого сейчас должен быть Орфео.
– Ничего не могу с этим поделать, - ответил тот.
– Где вы были с декабря 1820-го по март 1821-го года?
– О, Господи, - Флетчер провёл рукой по своим жёстким каштановым волосам. – Дайте подумать. Я помогал одному натуралисту в Берлине с книгой, которую он писал. Мы закончили в конце 1820-го, и я бродил по Франции и Германии полгода.
– Вы не приезжали в Италию?
– Нет, тогда нет.
– Но вы бывали здесь прежде?
– Да, чуть позже. Я жил в Берлине, преподавал английский и изучал естественные науки. Во время каникул я путешествовал. Я бывал в Италии один, нет, два раза. Я вернулся в Англию в прошлом декабре, когда умер мой отец.