Дьявол
Шрифт:
— Милости просим, монсеньор, будьте мужественны и чистосердечны. Вас ожидает королевское правосудие. — Тут он и профос снова надели шляпы. Сен-Поль тоже покрыл голову и хмуро взглянул на Тристана, который, вынув пергамент с королевской печатью, свернул его, слегка дотронулся им до плеча коннетабля и произнес своим тихим голосом:
— Именем короля объявляю вас, Людовик Люксембург, узником господина Филиппа Люллье, капитана Бастилии, и спрашиваю вас, согласны ли вы передо мною, профосом маршалов Франции, и перед парламентским судом отвечать по обвинению в государственной измене и преступлении против его величества, или
Так как коннетабль хорошо знал, что пэры, которые вообще враждебно к нему относились, в данный момент имели еще больше оснований стараться угодить королю, чем профессиональные судьи, и так как у него была странная уверенность, что для обвинения против него нет достаточных формальных данных, то он и согласился на парламентский суд. На него не наложили оков и не заключили в каземат, но поместили в довольно светлую башенную комнату, охраняемую стражей. Допросы начались сейчас же, но не дали должного результата, так как Сен-Поль оспаривал каждый пункт обвинения и пользовался гласностью процесса еще более искусно, чем Немур. Он то и дело ловко касался больного места короля: льежских дел и интриги Людовика с погибшим Иоганном Вильдтом, что, конечно, не входило в сферу обвинения и ни в коем случае не подлежало огласке.
Несколько дней прошли в тишине, показавшейся узнику более грозной, чем шум судебных заседаний. Ему, человеку пылкому и храброму, всякая неизвестность казалась особенно тяжелой. Он хотел бороться, но лицом к лицу с противником. Коварство короля одинаково пугало его и было ему ненавистно. Он становился все беспокойнее, боялся яда в пище, выстрела через окошечко в двери. Однажды вечером услышал он чьи-то незнакомые шаги; звякнул замок, и тяжелая железная дверь заскрипела на петлях. В комнату вошел с поклоном худощавый человек в флорентийском докторском плаще. Сен-Поль внимательно посмотрел на него и покраснел от гнева.
— Я ли это пал так низко, или король, что он никого не может прислать ко мне, кроме своего сыщика? — спросил он резко. — В качестве своего судьи я признаю парламент, а не сутенера, хотя бы он умел менять свое ремесло так же, как и цвет своих волос. С вами мне не о чем разговаривать! — и он грубо повернулся к Неккеру спиной. Тонкие губы Оливера стали еще тоньше, а ноздри задрожали.
— Цвет моих волос сегодня настолько естествен, — сказал он холодно, с угрозой прищурив глаза, — что вы без всякого колебания можете счесть его зловещим, монсеньор.
Сен-Поль быстро обернулся и выставил вперед кулаки.
— Зачем вы явились сюда, господин брадобрей? Побрить меня или перерезать мне горло? — злобно спросил он. — Я помню, что некогда вы предлагали мне одно, а я заподозрил другое. Мне казалось, что в Перонне моя догадка была верной, да и теперь тоже попадаю в цель. Это могло бы облегчить дело суду и выручило бы короля из затруднения. Но не кажется ли вам, что эта задача вам не по силам!?
Сильной рукой он поднял стул и стал угрожающе размахивать им. Неккер громко рассмеялся.
— Монсеньор, — воскликнул он, — вы так скверно попадаете в цель, что я просто удивляюсь; со времен Перонны я считал вас более искусным стрелком! Неужели вы действительно полагаете, что я подходящий человек для того, чтобы схватиться здесь с вами врукопашную? И неужели вы в самом деле думаете, что король или суд находятся в затруднительном положении? Оставьте стул в покое и сядьте на него. Я здесь для того, чтобы от имени короля, но помимо суда, сказать вам, что ваша тактика на суде ошибочна, бесполезна и вредна для вас.
Коннетабль поставил стул перед собой и серьезно оглядел Неккера.
— Как могу я иметь к вам, именно к вам, хоть малейшее доверие? — сказал он через минуту, и на лице его промелькнула усмешка. — Как могу я поверить, что вы хотите предостеречь меня от дурного?
— Выслушайте и судите сами, — возразил Оливер. — Если вы принудите суд обсуждать льежскую политику короля, то, конечно, вы косвенным образом совершите новую государственную измену. Вы вынудите короля расширить обвинение против вас, включив в него ваше преступление в Перонне — да, ваше преступление, монсеньор, — значительно подчеркнул он, когда коннетабль сделал протестующее движение, — потому что король может указать вам день и час вашего приказа Вильдту; ведь он имеет не только мое свидетельство, но, что гораздо важнее, также и протокол повинной Балю, как доказательство общего заговора. Но король, по соображениям внешней политики, хочет избежать этого обвинения. Однако будьте уверены, монсеньор, он его возбудит, если вы его к тому принудите, в этом он клянется вам своей короной. А в таком случае к вам придется применить иной метод действия, к которому король пока не имеет в виду прибегать.
Сен-Поль опустил глаза и стиснул зубы.
— Так или иначе, дело идет о моей голове, — сказал он медленно, — так чего же мне беспокоиться о методе?
Неккер взглянул на него так пристально, что он опять поднял глаза, и его зрачки расширились от ужаса, прежде чем тот заговорил. Оливер же начал тихим голосом:
— У короля есть два способа, к которым он волен прибегнуть: пытка во всех ее степенях и род смерти… например, четвертование…
Тут Неккер замолчал; его остановила смертельная бледность Сен-Поля, который с подкосившимися от ужаса коленями тяжело прислонился к стулу. Оливер сделал шаг вперед, как бы желая ему помочь. Но Сен-Поль уже выпрямился, снова поставил стул как щит между собою и мейстером и вытер пот со лба.
— Зачем же ему пытать меня, — заговорил он хрипло, — если мне в большем и нечего сознаваться? Все сводится к моему неповиновению в связи с приглашением прибыть на военный совет и к моему бегству в Моне.
— Итак, вам больше не в чем сознаваться, монсеньор?
— Нет.
— А разве, монсеньор, вам не приходится сознаваться в вашей четырехкратной измене, в письменном обещании бургундскому герцогу передать города на Сомме, в подстрекательстве его к войне против суверена, в приглашении врагов вторгнуться в страну и в обещании заключить союз с бургундским герцогом и с Англией?
— Нет, отрицаю! Докажите это!
Оливер злобно усмехнулся.
— Я не юрист, — промолвил он, — но я это докажу. — Он медленно распахнул свой широкий плащ и достал четыре документа, писанные рукой коннетабля; то были письма к герцогу и к английскому королю и два документа, касающиеся союза. Сен-Поль, оттолкнув стул, одним прыжком подскочил к Оливеру и вырвал у него документы. Мейстер рассмеялся.
— Радуйтесь на них, монсеньор! Спрячьте их или уничтожьте! Заверенные копии с них находятся в руках суда.