Дьявольский вальс

Келлерман Джонатан

Жертвами – почти всегда – дочери.

Характерные черты преступницы: образцовая мать, часто весьма обаятельная, с привлекательной внешностью, с высшим или средним медицинским образованием. Необычное хладнокровие перед лицом несчастья – удовлетворение, маскируемое под самообладание. Бросающаяся в глаза заботливость – один специалист даже предупреждал врачей опасаться «чересчур заботливых» матерей.

Что бы это ни значило.

Я вспомнил, как моментально высохли слезы у Синди Джонс, как только Кэсси проснулась. Как она быстро занялась дочкой, обняла, рассказала сказку, прижала к материнской груди.

Что это – правильное общение с младенцем или нечто зловещее?

И еще кое-что вызывало настороженность.

Другая статья в журнале «Ланцет» первого исследователя синдрома, доктора Роя Медоу. Открытие, сделанное им в 1984 году на основе исследования историй болезни тридцати двух детей с искусственно вызванной эпилепсией.

Семь детей, являвшихся братьями и сестрами, умерли.

Все они скончались в младенческом возрасте.

7

Я почитал до семи часов, затем поработал над только что полученными гранками моей монографии, посвященной эмоциональной адаптации детей из школы, которая в прошлом году находилась под прицелом снайпера. С директрисой школы мы стали больше чем просто друзьями. Потом она отправилась к себе в Техас ухаживать за больным отцом. Он умер, но она не вернулась в Калифорнию.

Все те же необрубленные концы...

Я дозвонился до Робин. Она была в своей студии. Сказала, что занята по горло – работа не из легких: надо изготовить четыре подходящих друг к другу гитары, похожих по форме на бомбардировщик «Стеллс», для группы хэви-метал, у которой нет ни денег, ни умения себя вести. Неудивительно, что в ее голосе слышалось напряжение.

– Я не вовремя?

– Нет-нет, приятно поговорить с тем, кто не надрался.

В трубке слышны отдаленные крики.

– Это они, те самые ребята?

– Черти, а не ребята. Я их вышибаю, а они лезут обратно. Во все дыры. Занялись бы чем-нибудь – разобрали бы свой номер в отеле, но... Ой-ой, подожди. Лукас, брось! Пальцы тебе когда-нибудь еще пригодятся. Прости, Алекс. Он отбивал дробь рядом с циркулярной пилой. – Ее голос стал более мягким. – Слушай, мне надо идти. Как насчет пятницы? Устроит?

– Вполне. У меня или у тебя?

– Еще не знаю, когда освобожусь, Алекс, так что давай я заеду за тобой. Обещаю быть не позднее девяти. О'кей?

– О'кей.

Мы попрощались. Я сидел и раздумывал, какой же независимой она стала.

* * *

Взяв в руки старенькую гитару фирмы «Мартин», я некоторое время перебирал струны. Потом вернулся в кабинет и еще пару раз перечитал статьи о синдроме Мюнхгаузена, надеясь отыскать в них что-то, что, возможно, упустил, – какую-нибудь подсказку из клинической практики. Но озарение не наступило. Доразмышлялся до того, что пухлое личико Кэсси Джонс стало мерещиться в могильно-серых тонах.

Я задумался: а имеет ли этот вопрос вообще какое-нибудь отношение к науке и сможет ли дать мне ответ на него вся медицинская мудрость мира?

Может, пришло время для специалиста другого рода?

Я набрал номер телефона в Западном Голливуде.

Послышался чарующий женский голос:

– Вы звоните в "Блю [12] инвестигейшнс". Наше агентство уже закончило работу. Если вы желаете оставить несрочное сообщение, говорите после первого сигнала. Если ваше сообщение срочное, дождитесь двух сигналов.

12

Блю (blue, англ.) – голубой, синий. Цвет формы полицейских.

После второго гудка я сказал:

– Майло, это Алекс. Позвони мне домой.

И снова взял гитару.

Проиграл десять тактов из «Ветрено и жарко», когда зазвонил телефон.

– Что срочного, приятель? – раздался далекий голос.

– Это «Блю инвестигейшнс»?

– Как форма фараонов.

– А-а.

– Слишком абстрактно? – спросил Майло. – А у тебя только порнографические ассоциации?

– Нет, нормальные – в духе Лос-Анджелеса. Чей голосок на автоответчике?

– Сестренки Рика.

– А, того дантиста?

– Ага. Хорош, да?

– Изумительный. Как у Пегги Ли.

– А когда она сверлит тебе коренной зуб, вот тут-то и подрожишь.

– Когда ты занялся частным сыском?

– Ну, ты же знаешь, как это бывает – притяжение доллара. Вообще-то немного подрабатываю по совместительству. Пока днем меня держат на скучной работе в управлении, почему бы не заработать приличные деньги в свободное время?

– Все еще не полюбил свои компьютеры?

– Я-то их люблю, они меня не любят. Конечно, теперь говорят, что эти штуки испускают какие-то вибрации. Может, какая-нибудь электромагнитная пакость медленно разрушает мое великолепное тело.

Последние слова утонули в статических помехах.

– Откуда ты звонишь? – спросил я.

– Из машины. Заканчиваю работу.

– Из машины Рика?

– Из своей. И телефон мой. Наступила новая эра, доктор. Быстро соединяет и еще быстрее ломается. Ладно, в чем дело?

– Хотел с тобой посоветоваться... по делу, которым сейчас занимаюсь...

– Больше ничего не говори...

– Я...

– Я серьезно, Алекс. Больше. Ни. Слова. Сотовая связь и секреты не сочетаются. Может подслушать любой, кто захочет. Потерпи.

Он выключил телефон. Через двадцать минут раздался звонок в дверь.

* * *

– Я был поблизости, – заявил он, топая на кухню. – В Уилшире, около Баррингтона. Слежка по поручению бешеного ревнивца.

В левой руке он держал записную книжку Лос-Анджелесского департамента полиции и черный телефонный аппарат размером с кусок мыла. Одет для слежки: темно-синий клубный пиджак, того же цвета рубашка, серые брюки из твида и грубые коричневые башмаки. Может, он и сбросил фунтов пять с того момента, как я видел его в последний раз, но все равно весил не меньше двухсот пятидесяти фунтов, неравномерно распределенных по почти двухметровой фигуре: длинные тонкие ноги, выступающий вперед живот, свисающий на воротник подбородок.