Дьявольский вальс
Шрифт:
– Ничего себе подарочек. Ты полагаешь, она пыталась тебе что-то сообщить?
– Не знаю. Может, мне следует попросить Стефани отстранить ее от этого пациента и посмотреть, что из этого выйдет. Если можно доверять самой Стефани. Кстати. По поводу Дон Херберт. Кроме того, что она была убита. Она страдала клептоманией.
Я рассказал Майло о моей теории шантажа.
– Как ты думаешь?
– Гм-м... ну что ж. – Он откашлялся, прочищая горло. – Это действительно серьезный вопрос, сэр, но информация по данному делу пока отсутствует среди имеющихся у нас данных.
– Неподходящее время для разговора?
– Да, сэр. Немедленно, сэр.
Мгновение спустя он понизил голос:
– Начальство с обходом – в выходные состоится какой-то крупный съезд полицейских. Освобожусь минут через пять. Как ты смотришь на поздний ленч или ранний обед? Скажем, через полчаса?
– Уже начал без тебя.
– Хорош приятель. Где ты?
Я назвал ему адрес.
– Ладно, – продолжал он все еще пониженным голосом. – Закажи мне гороховый суп с рулькой и грудку цыпленка, фаршированную кукурузным хлебом. Самое главное, чтобы было побольше начинки.
– Пока они готовят только сандвичи.
– К тому времени, когда я доберусь туда, они будут подавать настоящую пищу. Скажи им, что это для меня. Помнишь мой заказ?
– Суп, кость, цыпленок и побольше начинки.
– Они вечно переснимают «39 шагов» [40] , можешь сыграть мистера Мемори. Скажи, пусть рассчитают время так, чтобы ничего не остыло. Закажи темное пиво. Ирландское – они поймут, что я имею в виду.
Я вернулся к стойке, передал заказ Майло барменше и попросил ее подождать с сандвичем до прихода моего друга. Она кивнула, позвонила на кухню, подала мне пиво и блюдце миндаля. Я спросил, есть ли в баре газеты.
40
Фильм А. Хичкока (1935) – классика шпионского жанра.
– Сожалею, – ответила она, посмотрев на завсегдатаев, – но здесь никто никогда не читает. Попробуйте автоматы перед рестораном.
Я вышел на Хиллхерст. Яростный солнечный свет ударил мне в лицо. Вдоль тротуара стояли четыре автомата. Три были пусты, причем один из них вскрыт и разрисован граффити. Четвертый был набит бульварным листком, обещающим безопасный секс, смелых девушек и грязные развлечения.
Я вернулся в бар. Телевизор переключили на старый вестерн. Квадратные челюсти, безучастные ко всему брошенные телята и снятые общим планом покрытые кустарником равнины. Завсегдатаи уставились на экран как завороженные. Будто все это не было снято прямо за холмом, в Бербанке.
Через тридцать шесть минут появился Майло. Проходя мимо бара прямо в ресторан, он помахал мне рукой, приглашая следовать за ним. Я захватил свое пиво и догнал его. Куртка перекинута через плечо, а галстук заправлен за пояс брюк. Пояс смялся под весом живота.
Пара пьяниц подняли головы и – нетрезво, но настороженно – следили за Майло. Он никогда не замечал этого, но мне известно, что ему было бы приятно узнать, как много сохранилось в нем от полицейского.
Обеденный зал был пуст. В углу помощник официанта чистил пылесосом ковер. Появился старый жилистый официант – американская готика на аварийной диете, он принес свежие булочки, эль, заказанный Майло, и блюдо красных перчиков и фаршированных оливок.
– Ему тоже, Ирв, – распорядился Майло.
– Конечно, мистер Стерджис.
Когда официант ушел, Майло коснулся моего бокала пива и объявил:
– Это ты заменишь варевом потемнее, приятель. Судя по усталости в твоих глазах, ты того заслуживаешь.
– Спасибо, папочка. А можно я еще что-нибудь вытворю?
Он усмехнулся, ослабил узел галстука, потом совсем развязал и снял его. Проведя рукой по лицу, отодвинулся в глубь кабинки и фыркнул.
– Как ты узнал об убийстве Херберт? – спросил он.
– От ее бывших домохозяев.
Я пересказал ему мой разговор с Бобби и Беном Мертаф.
– Они показались тебе честными?
Я кивнул:
– Все еще не оправились от потрясения.
– Ну что ж, – начал Майло. – По этой истории пока ничего нового нет. Дело находится на учете в Центральном отделении. Оно еще не закрыто. В целом похоже на нападение садиста. Очень мало вещественных улик.
– Еще одно дело из разряда нераскрываемых?
– Ага. Поймать этих психов – дело не из легких; основную ставку делают на то, что преступник вновь совершит нечто подобное и попадется. Конечно, это мерзко. Ее ударили по голове, перерезали горло и втолкнули что-то деревянное во влагалище – коронер обнаружил занозы. Всё, фактически больше улик нет. Это случилось поблизости от панк-клуба, помещение для которого снимают у фабриканта одежды в Юнион-дистрикт. Недалеко от Общественного центра.
– «Муди Майян», – сказал я.
– Откуда узнал?
– От Мертафов.
– Сведения у них не совсем точны, – возразил Майло. – Он назывался «Майян Мортгей». Пару недель спустя после происшествия клуб закрылся.
– Из-за убийства?
– Нет, черт бы его побрал. Уж что-что, а убийство, наоборот, способствовало бы успеху бизнеса. Мы сейчас говорим о том, какая дрянь выползает на улицы по ночам. Избалованные детки из Брентвуда и с Беверли-Хиллз натягивают на себя тряпки, как в «Роки Хоррор-шоу», и разыгрывают «Знаешь, мамочка, здесь нет никакого здравого смысла». Кровь и кишки – чьи-нибудь, не свои – как раз то, что им надо.
– Именно так Мертафы отзывались о Херберт. Днем она была студенткой – выпускницей университета, а по вечерам превращалась в панка. Красила волосы такой краской, которая наутро бесследно смывается.
– Лос-Анджелес меняется... – вздохнул Майло. – Как бы то ни было, а клуб, наверное, закрылся потому, что оседлая жизнь этому народу быстро надоедает – все удовольствие заключается в том, чтобы кочевать с места на место. Вроде метафоры на саму жизнь, а?
Я изобразил тошноту.
Майло засмеялся.
– А ты знаешь этот клуб? – поинтересовался я.
– Нет. Но они все одинаковы – все устроены на скорую руку, все ненадежны, без разрешения на владение и лицензии на торговлю спиртными напитками. Иногда они занимают заброшенные здания и не беспокоятся об уплате аренды. К тому времени, когда хозяин опомнится или в пожарной службе додумаются, что клуб пора прикрыть, народ уже исчезает. Положение может измениться только тогда, когда сотни две этих шутов поджарятся в каком-нибудь случайном пожаре.