Дьяволы и святые
Шрифт:
Мне захотелось рассмеяться — и смеяться до слез. Это выражение вообще подходило приюту «На Границе», где смех и слезы следовали друг за другом по пятам. Сдаваться в тот момент не имело никакого смысла — нас бы наказали обоих.
— Это очень серьезный проступок, — прошептал аббат. — Что ты сделал со страницей?
— Выбросил, месье аббат.
— Месье Марто, обыщите спальню.
Лягух прошел вперед и схватил Безродного за шиворот — тот повис, словно ворох пустой одежды.
— И поскольку тебе так нравится рвать бумагу… — Аббат выдвинул металлический ящик стола и достал голубую картонную папку. — Одобренная
Он разорвал папку на две части, на четыре, подбросил обрывки, и те закружились в воздухе. Висящий в кулаке Лягуха Безродный одним глазом наблюдал, как его пицца и гигантские буйки превращаются в печальные снежинки.
По знаку аббата оба исчезли в коридоре.
— Я должен извиниться, Джозеф. Я думал, что во всем виноват ты.
Я следил за Лягухом до самого порога.
— Что он с ним сделает?
— Месье Марто ничего с ним не сделает. Он накажет его с отцовским милосердием. Я против телесных наказаний, однако иногда приходится поступиться собственными принципами ради общего блага. Как учил Христос, гнев может быть благотворным, если направить его против торгующих в Храме.
— Но, месье аббат, ему всего девять. Он еще малыш…
— Ты ошибаешься, Джозеф, ошибаешься. Ребенок, способный в девять лет вырвать страницу из книги знания, чтобы утолять похоть, глядя на изображение женских половых органов, далеко не малыш. В нем есть какое-то огромное, великое зло, которому нужно помешать расти.
Аббат был прав. Все это происходило лишь потому, что нам надо было помешать расти. И я умолк, так как эта помеха своей мощью пробивала грудь, вырывала сердце и крала воздух на долгие века.
Перед отбоем Безродный не вернулся.
Посреди ночи послышался шум в коридоре. Расставшись со сном о самолете, я выбежал из спальни. Все из Дозора уже собрались. Синатра стоял на страже, остальные четверо сидели вокруг прислонившегося к стене Безродного. Его худые ноги торчали из холщовых шорт, а из правого уха сочилась кровь. Эдисон легонько потряс его, Безродный открыл глаза и прошептал:
— Я упал с лестницы.
— Ты не упал с лестницы. Это все козел Лягух. Где болит?
— Я упал с лестницы.
Безродный наклонился, проблевался и сполз на пол.
— Черт, дела плохи. Я иду за аббатом.
Проныра умчался со всех ног. Безродный снова открыл глаза.
— Сегодня воскресенье? Собрание Дозора?
— Нет, сегодня не воскресенье, но мы все здесь. Всё будет хорошо. Куда тебя бил этот ублюдок?
— Немного болит живот.
Его губы посинели, а лоб горел. Я осторожно закинул ему волосы назад.
— Зачем ты сказал, что это ты? Что это ты вырвал страницу?
— Повтори. Я ничего не слышу…
— Почему ты сказал, что это ты вырвал страницу из энциклопедии?
— Лягух нашел рисунок?
— Конечно же, нет. Мы его хорошо спрятали. Так почему ты наговорил на себя?
— Потому что… когда приходила Роза… она сказала, что видела «Мэри Поппинс», помнишь? Но тогда я не был уверен, что хочу узнать.
Безродный закрыл глаза. Синатра влепил ему пощечину.
— Не спать.
— Черт, осторожнее! — крикнул Эдисон. — Ты и без Лягуха его укокошишь!
— Я видел все фильмы о войне. Когда герой закрывает вот так глаза, значит, он скоро коньки
— Он их отбросит, если будешь его бить!
Безродный снова открыл глаза. Его рука нащупала мою.
— Джо, теперь я передумал. Я правда хочу знать. Поэтому я решил, что лучше пусть накажут меня, тогда ты и дальше будешь видеться с Розой и сможешь ее спросить… Конечно, очень жаль лагерь в Веркоре…
Аббат уже летел на всех парах — в конце темного коридора распускались цветы света.
— Ты ведь спросишь у нее? Спросишь у Розы, чем закончилась «Мэри Поппинс»? Поклянись.
— Клянусь.
— Думаете, я и вправду коньки отброшу, парни?
— Да не, ничего ты не отбросишь.
В полпятого утра Безродного положили в больницу в Лурде, куда аббат отвез его на машине. Местный хирург диагностировал у мальчика перитонит и прооперировал. Безродный не отбросил коньки — не в тот раз. На следующее утро с очарованием, свойственным девятилетке, он открыл глаза и заявил медсестре, что она похожа на ангела и он счастлив, что умер. После заявлений Безродного перитонит списали на падение с лестницы, спровоцировавшее разрыв аппендицита: Безродный шел к себе после беседы с месье Марто, во время которой надзиратель решительно, но по-доброму отчитал мальчика. Никто так и не смог объяснить разрыв барабанной перепонки. Врач решил, что это последствие «резкого падения внутреннего давления», которое мог спровоцировать резкий удар или, как я узнал позже, «лапа тигра» — точная затрещина по уху. Некоторые эксперты, по большей части военные, били так тех, кто мог рассказать об их неудобном прошлом. Безродный оглох на восемьдесят процентов на правое ухо.
В тот день со двора я видел Лягуха с опущенной головой в кабинете аббата. Сенак размахивал руками и, похоже, кричал. Этьен подошел сзади и поднял глаза к окну.
— На что ты так смотришь, парень?
— Аббат и Лягух ругаются.
Завхоз рассмеялся.
— Как говорила моя бабушка, ворон ворону глаз не выклюет.
За ужином Сенак похвалил нас за участие, проявленное к товарищу после падения с лестницы. Нас наградили вторым бокалом вина и добавкой десерта. Аббат одним глазком наблюдал за нашими довольными лицами. Лягух сидел на своем привычном месте.
Пять дней спустя хромой и чуть глухой Безродный вернулся в приют с официальным наказом соблюдать постельный режим до новых распоряжений. Примерно час с ним обращались как с героем, а затем рутина взяла свое.
В воскресенье вечером собрался Дозор. И тут началось.
~
Безродный настоял на том, чтобы подняться на крышу вместе с нами. Ему было так больно, что потребовалось десять минут, чтобы вскарабкаться по лестнице, однако до этого он уже пропустил прогулку по лугам и страшно злился. Приближался октябрь, солнце покидало долину на долгие месяцы, лишь из вежливости выглядывая время от времени — так мало часов ему оставалось, чтобы осветить весь мир. Безродному было плевать на солнце, но исчезновение светила значило, что Камий перестанет носить свои любимые широкие маечки, декольте которых ее сын растягивал кулачками, обнажая волнительные формы. После происшествия с энциклопедией наш малыш загорелся новой тайной: он до сих пор не понял, была ли вульва другом или врагом, но относился к ней с почтением, достойным обоих.