Дюма
Шрифт:
Новых арестов не было, «креативный класс» никто не трогал, Дюма решил возвращаться. Нужен заработок. «Муж вдовы» во Французском театре идет отлично, но «Сын эмигранта», поставленный 28 августа в «Порт-Сен-Мартене», снят после первого представления, газеты ругают Ареля и автора за «несвоевременную постановку»; кровавые сцены, «Марсельезу» поют, разве можно в такие-то дни! Он приехал в Париж 20 октября и сразу попал на процесс Сен-Мерри. 22 обвиняемых утверждали, что полиция загнала их в ловушку и они были вынуждены отстреливаться, но один, Шарль Жанно, заявил, что шел на баррикаду сознательно, как и два года назад, когда правительство спровоцировало войну против народа. Адвокаты хорошо поработали, подняли шум, 15 человек оправдали, Жанно и еще семеро получили сроки; Жанно умер от туберкулеза в 1837 году. 6 ноября в Нанте взяли герцогиню Беррийскую, восхваляли за это Тьера, а 22-го он (автор революционных прокламаций, участник переворота, интеллигент-либерал) запретил пьесу Гюго «Король забавляется» (намеки!) и объявил о возвращении цензуры. Гюго подал в суд, Дюма на процессе не был (отношения между ними испортились из-за ссоры Иды Ферье с подругой Гюго Жюльеттой Друэ), но речь коллеги воспроизвел в мемуарах. «Мы находимся в одном
Гюго проиграл процесс. Но суды присяжных порой решали дело в пользу свободы слова. Дюма вспоминает процесс газеты «Корсар», «которая написала о 6 июня с нашей точки зрения и была обвинена в призывах к восстанию»; главного редактора оправдали, а несколько дней спустя по аналогичному обвинению оправдали газету «Трибуна». Зато в очередной раз отправили под суд «Общество друзей народа», все по той же 291-й статье — больше двадцати не собираться, за нарушение — от трех месяцев до двух лет. Обвиняемые заявили, что их 19, присяжные сочли, что их было больше двадцати и собирались они незаконно, и… оправдали. («Общество» распалось на ряд организаций, самой влиятельной стала «Лига прав человека»: Араго, Луи Блан, Бланки, Кавеньяк и восходящая звезда политической адвокатуры Александр Ледрю-Роллен.)
Дюма читал отчеты о процессах, сам на них ходил редко. «Люди стали больны от политики и я тоже…» Карьера шла под откос, друзья ругали за «Сына эмигранта». «Как будто я написал что-то непристойное… газеты меня уничтожили… директора театров меня не узнавали при встрече… Я решил на время бросить театр. Кроме того, я хотел закончить „Галлию и Францию“. Я был профаном в истории, я хотел изучать историю, чтобы учить других, но больше учился сам… но таким образом я получил преимущество: я двигался по истории случайно, как человек, заблудившийся в лесу: он потерялся, да, но он натыкается на неизвестные вещи, пропасти, куда никто не спускался, и горы, которые никто не измерил…» От нашествия Аттилы до Наполеона все безумно интересно, и так мало из этого интересного знает публика, не читавшая труды историков: «Я понял, что должен сделать для Франции то, что Вальтер Скотт сделал для Шотландии: красочное, живописное и драматическое описание…» Он опубликовал отрывки в «Обозрении двух миров» в конце 1832 года — они прошли незамеченными, друзья смеялись над его замыслом, и он отвлекся на «Швейцарию». В начале 1833-го ездил на охоту в имение поэта-сатирика Огюста Бартелеми, вернулся — начала публиковаться «Швейцария», приняли ее мило, и газеты перестали его ругать. Вообще всем было не до него: из-за герцогини Беррийской «Париж превратился в водоворот страстей».
Говорили, что арестованная больна, врачи обнаружили беременность (мужа не имелось). Тьер позволил утечку информации, монархические и республиканские газеты перессорились — можно ли компрометировать даму? — и началась эпидемия журналистских дуэлей. Арман Каррель раскритиковал герцогиню — его вызвали 12 человек. Дюма предложил взять нескольких на себя, хотя повод считал смехотворным. Каррель ему отказал, а 2 февраля был на одной из дуэлей тяжело ранен. Газеты подняли шум уже из-за Карреля, журналист Ботерн потребовал, чтобы вместо раненого дрались другие республиканцы, в частности Дюма, тот выбрал журналиста Бошена, легитимиста, но приятеля, писал ему: «Наши партии настолько глупы, что принуждают нас драться, ну что ж…» Вызов не состоялся — Тьер арестовал нескольких журналистов с обеих сторон, и дуэли прекратились. Дюма отнесся к суду над герцогиней практически: он пробился к арестовавшему ее генералу Демонкуру и, предложив соавторство, написал с его слов брошюру «Вандея и Мадам»: представил героиню по-своему благородным человеком, ее победителя — тоже. Брошюру опубликовало издательство «Каньон и Канель», обеим сторонам понравилось, а Демонкур «подарил» соавтору своего приживала — итальянца Рускони, тот прожил у Дюма 25 лет и стал первым в череде «помощников», большинство из которых ничего не делали.
Больные от политики люди желали развлечений. Луи Филипп 18 февраля дал бал в Тюильри, оппозиционеров не пригласил, те стали сами устраивать балы — моду ввел художник Ашиль Девериа; Дюма тоже решил дать бал. Он мог себе это позволить: его знал «весь Париж», он был завсегдатаем салона Нодье и журналистской тусовки в «Кафе де Пари» (Эжен Сю, Жюль Жанен, Нестор Рокплан); его называли в числе светских львов. Он снял пустую квартиру напротив своей, Делакруа расписал стены, бал состоялся 30 марта, пришли 300 человек, в их числе де Мюссе, Россини, мадемуазель Марс, мадемуазель Жорж, Фредерик Леметр, Эжен Сю, Одийон Барро, даже Лафайет заглянул. Тьер не пришел, хотя был приглашен. Не было ни Кавеньяка, ни Араго, ни Карреля — Дюма к ним охладел, они — к нему. Герцогиня Беррийская 10 мая родила дочь, а Дюма завел необычное знакомство.
Использовать гильотину предложил в 1792 году врач Гильотен (подобное орудие казни употреблялось и в других странах). До этого сжигали заживо, четвертовали, лишь состоятельным людям и аристократам рубили головы мечом или топором. Революция положила под нож все сословия. Не только гуманный по тем временам, но дешевый и надежный способ. Косой нож весом в 40–100 килограммов поднимают на три метра, удерживая веревкой, голову жертвы помещают в углубление, веревка отпускается, и нож падает, перерезая шею, палач показывает голову зрителям (бытовало мнение, в том числе среди ученых, что отрубленная голова некоторое время видела и мыслила), казненный глядит толпе в глаза. 25 апреля 1792 года на Гревской площади гильотина впервые была испробована на воре Пелетье и разочаровала зевак: не мучился. Потом она переехала на площадь Республики, где и произошло большинство казней в эпоху террора. (Публичные казни на гильотине происходили во Франции до 1939 года, когда отрубили голову серийному убийце Вейдману, потом из-за скандалов в прессе стали казнить в тюрьмах. Последнее гильотинирование состоялось в Марселе в 1977-м, за четыре года до отмены смертной казни.) Уже при жизни Дюма казнили очень редко, и гильотину в действии он никогда не видел, но (или поэтому) был одержим ею; палач представлялся ему сверхъестественным существом, и он был убежден, что отрубленная голова какое-то время живет.
Источники расходятся во мнении относительно того, с каким палачом из династии Сансонов познакомился Дюма. Шарль Анри Сансон (1739–1806), в молодости колесовавший осужденных, потом гильотинировал их, включая Людовика XVI, Шарлотту Корде и Дантона; его сын Анри Сансон (1767–1840) казнил королеву Марию Антуанетту и главного прокурора террора Фукье-Тенвиля, в 1830-х жил в Париже на пенсии. Внук Шарля Анри, Анри Клеман (1799–1889), последний в династии, был палачом Парижа до 1847 года и, чтобы удовлетворять страсть к игре и пьянству, завел дома платный музей гильотины и аптеку. Дюма в мемуарах называет палача, с которым общался, сыном Шарля Анри, но приводит имя внука и упоминает аптеку, так что, похоже, имеется в виду последний Сансон; с другой стороны, палач рассказал ему подробности казни Людовика, что внук вряд ли мог сделать. Было неясно, куда пойдут эти сведения, но для историка лишних знаний не бывает.
Пока же нужны деньги. Мать больна, Иду не удается устроить в театр, и она требует подарков, Белль — тоже. Катрин ежемесячно получает алименты — тысячу франков — и просит купить ей патент на книготорговлю. Платить нужно сиделкам матери, кормилице дочери. Александр написал с Буржуа мелодраму «Анжела» о карьеристе, добивающемся успеха при помощи «лестницы из женщин», как у Мопассана в «Милом друге», но Дюма, верный себе, убил героя и его убийцу. Роль героини он писал для Иды и уговорил Ареля взять и пьесу, и актрису. Одновременно он продолжал «Швейцарию» и «Галлию и Францию»; в тот период у него выработалась привычка работать над разными текстами параллельно, что под силу только очень организованному писателю: отводил каждому произведению бумагу своего цвета и определенные часы дня. В тот же период он написал несколько хороших рассказов. «Бал-маскарад» напечатал журнал «Рассказчик»: мужчина знакомится с замужней женщиной под маской, потом ее ищет, но она — догадайтесь-ка! — мертва и на балу была мертвой: месть из могилы за измену мужа. Новелла «Дети Мадонны» опубликована в сборнике «Сто один рассказ»: неаполитанский разбойник в 1799 году прятался в лесах с женой и младенцем, ребенок заплакал, отец разбил ему голову о дерево, жена смолчала, а на следующий день принесла властям голову мужа в фартуке и получила награду; это шедевр малой формы в духе Мериме или Стендаля, сухой и страшный, как «Бланш». Еще очерк «Как я стал драматургом» в «Обозрении двух миров», в общем, работы полно, притом что год выдался скандальный — сплошные ссоры и дуэли.
Критик Гюстав Планше, воевавший с романтиками, писал: «Г-ну Дюма, который дебютировал не далее как в 1829 году, угрожает быстрое забвение… Дюма не привык думать, у него поступки с детской торопливостью следуют за желаниями; вот почему Дюма кинулся ниспровергать традиции, не соразмерив ценности памятника, на который посягает». Планше был любовником Жорж Санд; 19 июня на обеде в «Обозрении двух миров» Дюма ядовито высказался об отношениях Санд с Мари Дорваль, в которую та была влюблена, и оскорбленная писательница вызвала его на дуэль. Сие не анекдот, сохранились документы, относящиеся к этой истории: переписка Сент-Бёва, Бюло, Мериме, доктора Биксио, которого Дюма обычно брал в секунданты, и самих участников: 20 июня Дюма писал Санд, предлагая выставить вместо себя Планше, тот вызов принял, но просил отсрочки по болезни, Дюма ответил, что готов отказаться от вызова, если Планше напишет, что не является любовником Санд и «не должен отвечать ни за ее прежние высказывания, ни за то, что она скажет впредь». Такое письмо от Планше он получил, и дело замяли; любопытно, что на его отношениях с Санд история сказалась наилучшим образом и они стали приятелями.
В июле он отдал в издательство «Кане и Гюйо» «Галлию и Францию», доведенную до смерти короля Карла IV Красивого (1328 год) и последовавшей за этим Столетней войны, а фрагменты, относящиеся к поздним временам, напечатало «Обозрение двух миров» под заглавием «Революции во Франции». О революции 1793 года: «Была революция, но не было республики; слово было принято из-за ненависти к монархии, не из-за сходства вещей… Робеспьер нанес монархии глубокую рану, но не смертельную. Когда Бурбоны возвратились в 1814-м, монархия тотчас обрела прежнюю поддержку». И 1830-го: «Чудесная революция, которая достигла только то, чего должна была достигнуть, и убила только то, что должна была убить, — дух монархии»; ее считают чем-то новым и с ужасом открещиваются от признания ее родства с той, великой революцией, но она — ее родная дочь. А поскольку дух монархии убит, то после Луи Филиппа королей не будет. О Наполеоне: «По моему мнению, на протяжении всей истории Провидением были избраны три человека, чтобы осуществить возрождение человечества, — Цезарь, Карл Великий и Наполеон. Цезарь, язычник, подготовил Христианство; Карл Великий, варвар, — Культуру; Наполеон, деспот, — Свободу… Когда 18 брюмера Наполеон захватил Францию, она еще не оправилась от потрясений гражданской войны. Бросаясь из крайности в крайность, в одном из своих порывов она настолько вырвалась вперед, что другие народы остались далеко позади… Франция обезумела от свободы, и, по мнению остальных монархов, ее следовало обуздать, чтобы вылечить. В это время на сцене появился Наполеон, движимый деспотизмом и военным гением… отстававший от стремлений Франции, но опережавший стремления Европы; человек, тормозивший внутреннее развитие, но стимулировавший развитие внешнее. Безумные монархи объявили ему войну! Тогда Наполеон обратился к самому чистому, умному, прогрессивному, что было во Франции, он создал армии и наводнил ими Европу. Эти армии несли смерть королям и дыхание жизни народам. Повсюду, где идеи Франции пускали корни, Свобода шла вперед семимильными шагами, ветер подхватывал революции, как семена, брошенные сеятелем». Но после похода в Россию «миссия Наполеона завершилась, наступил миг его падения, ибо теперь его поражение было столь же необходимо для свободы, как прежде было необходимо его возвышение».