Дюна
Шрифт:
— Я, Преподобная Мать Рамалло, вещающая голосом многих, говорю вам об этом, — продолжала старуха. — Все благоприятствует тому, чтобы Чейни стала саяддиной.
— Все благоприятствует, — отозвалась толпа.
Старуха кивнула и опять зашептала:
— Я дарую ей серебряные небеса и золотую пустыню с ее сияющими скалами и зелеными полями будущего. Все это я отдаю саяддине Чейни. И чтобы она не забывала, что предназначена служить всему народу, ей уготовано прислуживать при Ритуале Семени. Да будет все так, как угодно Шай-Хулуду.
Она подняла и вновь уронила смуглую костлявую руку.
Джессика
— Пусть водные надзиратели приблизятся, — произнесла Чейни с едва уловимой дрожью в детском голосе.
Джессике показалось, что кольцо грозящей ей опасности сжалось до предела: она видела это по настороженно замершей перед ней толпе.
Из задних рядов, по змейке открывшегося перед ними коридора, устремилась группа мужчин. Они шли парами, и каждая пара несла небольшой кожаный бурдюк размером в две человеческие головы. В бурдюках что-то тяжело булькало.
Двое шедших впереди положили свою ношу на возвышение к ногам Чейни и отступили назад.
Джессика посмотрела на бурдюк, потом на мужчин. Их капюшоны были откинуты назад, открывая длинные волосы, стянутые на затылке узлом. В ответ на нее бесстрастно уставились черные провалы их глаз.
От кожаного мешка на Джессику пахнуло одуряющим ароматом корицы.
Пряности? подумала она.
— Вода ли тут? — спросила Чейни.
Стоявший слева водный надзиратель с фиолетовым шрамом на переносице утвердительно кивнул.
— Тут вода, саяддина, — ответил он. — Но мы не можем ее пить.
— Семя ли тут? — спросила Чейни.
— Тут семя, — прозвучало в ответ.
Чейни опустилась на колени и положила ладони на булькнувший мешок.
— Да будут благословенны вода и семя!
Ритуал казался знакомым, и Джессика оглянулась на Преподобную Мать Рамалло. Глаза старухи были закрыты, она сидела сгорбившись и словно спала.
— Саяддина Джессика, — сказала Чейни.
Джессика повернулась и увидела, что девочка в упор смотрит на нее.
— Доводилось ли тебе вкушать благословенную воду?
Не успела Джессика ответить, как Чейни продолжила:
— Тебе не доводилось испробовать благословенную воду. Ты — непосвященная и выходец из иных миров.
Над толпой пронесся вздох, зашелестели бурки и джуббы, и Джессике показалось, что волосы у нее на голове зашевелились.
— Урожай был хорош, и Творило погиб, — говорила Чейни. Она начала развязывать тесемку, которой был перехвачен сверху колышущийся бурдюк.
Джессика почувствовала, что теперь опасность уже надвинулась на нее. Она бросила взгляд на Поля и увидела, что он полностью захвачен таинственным действом и не сводит глаз с Чейни.
Видел ли он прежде эту сцену? гадала Джессика. Она прикоснулась рукой к животу, подумала о еще нерожденной дочери и спросила себя: Вправе ли я рисковать нами обеими?
Чейни протянула горловину бурдюка к Джессике со словами:
— Вот Вода Жизни, вода, которая больше, чем просто вода, — это Кэн, вода, освобождающая душу. Если тебе суждено стать Преподобной Матерью, то она откроет для
Джессика разрывалась между чувством долга перед будущим ребенком и долгом перед Полем. Она знала, что ради Поля нужно принять бурдюк и выпить его содержимое, но по мере того как узкая горловина приближалась к ней, чувства Джессики все громче кричали о Грозящей опасности.
У жидкости в кожаном мешке был горьковатый запах, похожий на запах многих известных ей ядов, но в чем-то отличный от них.
— Пей! — приказала Чейни.
Пути назад нет, напомнила себе Джессика. Но ничто из бен-джессеритской выучки, способное помочь ей в эту минуту, не приходило в голову.
Что это? лихорадочно соображала она. Алкоголь? Наркотик?
Она наклонилась к мешку, втянула ноздрями запах корицы и вспомнила пьяного Дункана Айдахо. Пряная настойка? Джессика припала губами к узкой трубке и втянула чуть-чуть жидкости. Пахло пряностями, легкая кислота укусила язык.
Чейни сжала мешок руками, В рот Джессики влился огромный глоток и, не успев ничего сделать, она уже проглотила его, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие и достоинство.
— Принять Малую Смерть страшнее, чем просто умереть, — сказала Чейни. Она выжидающе глядела на Джессику.
Джессика в ответ смотрела на нее, продолжая держать трубку во рту. Содержимое бурдюка щекотало ноздри, ощущалось нёбом, щеками, глазами — острая, сладковатая жидкость.
Прохладная,
Чейни снова нажала на бурдюк.
Вкусная.
Джессика изучала Чейни, всматривалась в казавшееся ей лукавым личико и видела в нем черты Лита-Каинза — со скидкой на возраст.
Они накачали меня наркотиком, подумала она.
Это не было похоже ни на один из известных ей наркотиков, а в курсе Бен-Джессерита они изучали очень многие.
Черты лица Чейни проступали как-то нарочито четко.
На Джессику снизошла кружащаяся тишина. Каждая клеточка ее тела сознавала, что с ней происходит нечто очень важное. Джессика ощутила себя мыслящей частицей — меньшей, чем любая элементарная частица, но тем не менее способной двигаться и воспринимать окружающее пространство. Как внезапное откровение — словно вдруг раздернулись занавес? — она почувствовала себя некоей психофизической протяженностью. Она стала частицей, но не просто частицей.
Вокруг нее по-прежнему была пещера — люди. Она их воспринимала. Поль, Чейни, Стилгар, Преподобная Мать Рамалло.
Преподобная Мать.
В свое время у них по школе ходили слухи, что не все остаются в живых после испытания на этот сан, что некоторые погибают от наркотика.
Джессика сосредоточила внимание на Преподобной Матери Рамалло, отдавая себе отчет в том, что время словно заморозилось, мгновение остановилось — но только для нее одной.
Почему время остановилось? недоумевала она. Во все глаза она смотрела на замороженные выражения лиц в толпе, наблюдала за пылинкой, зависнувшей над головой Чейни.