Дюна
Шрифт:
Джессика слышала в его словах скрытый смысл и поняла, что он обнаружил в первичном, еще не измененном веществе яд, и он беспокоился за нее. И она была поражена беспредельностью провидческих способностей Поля. Его вопрос открыл ей очень многое.
— Можешь пить, — ответила она. — Его состав уже изменен.
Она посмотрела поверх головы Поля и увидела Стилгара, вонзившего в нее изучающий взгляд черных-черных глаз.
— Теперь мы знаем, что в тебе нет лжи, — произнес он.
И здесь она тоже уловила скрытый смысл, но наркотический туман окутал все ее чувства. Как убаюкивающе и как тепло! Как добры эти вольнаибы, погрузившие ее в такое
Поль видел, что наркотик сломил мать;
Он порылся в памяти — фиксированное прошлое и искривление линии вариантов будущего. Он словно просматривал пойманные мгновения, подстраивая линзы своего внутреннего зрения. В выхваченных из общего потока отрывках разобраться было еще труднее.
Наркотик, наркотик… он мог бы получить необходимые данные о нем, понять, что он сделал с его матерью, но данные поступали в каком-то рваном ритме, без привычной стройности и точности отраженного светового луча.
Он вдруг понял, что видеть прошлое из настоящего — это одно, но истинное испытание провидческих способностей — увидеть прошлое из будущего.
Все предметы и события настойчиво старались быть не такими, какими они сперва представлялись.
— Пей, — повторила Чейни. Она покачивала изогнутой трубкой бурдюка прямо перед его носом.
Поль выпрямился и в упор посмотрел на Чейни. Он чувствовал, что в воздухе возникает атмосфера всеобщего праздника. Он знал, что произойдет, если он отхлебнет этой жидкости, перенасыщенной пряным веществом, знал, какие изменения она произведет в нем. Он снова провалится в стихию чистого времени — времени, ставшего пространством. Наркотик вознесет его сознание на головокружительную высоту, и он потеряет способность что-либо понимать.
Стоявший позади Чейни Стилгар произнес:
— Пей, паренек. Не задерживай обряда.
Поль прислушался к толпе и услышал безумие в ее диких выкриках. «Лизан аль-Гаиб! Муад-Диб!» — кричали они. Он посмотрел на мать. Она, казалось, мирно спала сидя — ее дыхание было ровным и глубоким. В его голове мелькнула фраза из будущего, которое уже стало прошлым: «Она спит в Водах Жизни».
Чейни дернула его за рукав.
Поль взял губами трубку, продолжая слушать рев толпы. Он почувствовал, как жидкость хлынула ему в горло, когда Чейни нажала на мешок, и ощутил дурманящий аромат. Чейни вытянула трубку из его рта и передала бурдюк в руки тянущихся к ней снизу. Взгляд Поля остановился на ее плече, на полоске зеленой траурной ленты.
Выпрямившись, Чейни увидела, куда он смотрит, и сказала:
— Я могу скорбеть о нем даже среди вод счастья. Он дал нам столько всего!
Она вложила свою ладонь в ладонь Поля и потянула его за собой:
— Кое в чем мы похожи, Узул: мы оба лишились отца по вине Харконненов.
Поль последовал за ней. Ему представилось, будто его голову отделили от тела, а потом приставили обратно, но подсоединили как-то совсем иначе. Ноги двигались сами по себе и казались резиновыми.
Они вошли в узкий боковой коридор, стены которого скупо освещали расположенные на равном расстоянии поплавковые лампы. Поль почувствовал, что наркотик начинает оказывать на него особое, ни с чем не сравнимое действие, заставляя время распускаться словно цветок. Когда они свернули в следующий полутемный коридор, ему пришлось покрепче ухватиться за Чейни. Смешанное ощущение натянутых, как канатики, жил и мягкой кожи под ее джуббой вызвало у него волнение в крови. Это возбуждение слилось с действием
— Я знаю тебя, Чейни, — шептал он. — Мы с тобой сидели на утесе над песком, и я утешал тебя и уговаривал не бояться. Мы ласкали друг друга во мраке сича. Мы с тобой… — он обнаружил, что больше не может сосредоточиться, попытался покачать головой и споткнулся.
Чейни поддержала его и, раздвинув тяжелые портьеры, провела в желтую теплоту уединенной комнатки с низкими столами, подушками и циновкой для отдыха, прикрытой оранжевым одеялом.
Поль понял только, что они остановились, что перед ним стоит Чейни, и в глазах ее выражение нескрываемого ужаса.
— Ты должен сказать мне, — прошептала она.
— Ты — сихья, — ответил он, — весна в пустыне.
— Пока люди делятся друг с другом Водой, — сказала Чейни, — все мы можем быть вместе — все мы. Мы с тобой… тоже должны делиться… Я чувствую в себе всех остальных, но делиться с тобой я боюсь.
— Почему?
Он пытался сосредоточить свое внимание на ней, но прошлое и будущее вливались в настоящее и размывали ее образ. Он одновременно видел бесчисленное множество Чейни, в разных местах, в разных позах.
— Меня что-то пугает в тебе, — объяснила Чейни, — Когда я увела тебя оттуда… Я сделала это, потому что чувствовала то, чего остальные не понимали. Ты… давишь на людей. Ты… заставляешь нас видеть!
Поль напряг все силы, пытаясь говорить внятно:
— Что же ты видишь?
Она опустила голову и посмотрела на свои руки:
— Я вижу ребенка… у себя на руках… Это наш ребенок, твой и мой, — она зажала ладонью рот. — Почему мне так знакомо твое лицо?
Они не лишены способностей, прозвучал в его голове внутренний голос. Но они их в себе задавили, потому что боятся.
Наступил момент прояснения, и он увидел, что Чейни вся трепещет.
— Ты хочешь что-то сказать? — спросил он.
— Узул, — прошептала она, все еще дрожа. — Ты не умеешь возвращаться в будущее.
На Поля нахлынуло сочувствие к ней. Он прижал девушку к груди и стал гладить по голове:
— Чейни, Чейни, не бойся.
— Помоги мне, Узул, — всхлипывала она.
Пока она плакала, Поль почувствовал, что наркотик утратил свою власть над ним, окончательно разорвав завесы, скрывавшие неясное мельтешение далекого будущего.
— Ты такой спокойный, — сказала Чейни.
Он нашел в своем сознании точку равновесия и принялся наблюдать за временем, раскинувшимся в таинственной дали. Он маневрировал, стараясь не угодить в паутину бесчисленных миров и событий, осторожно ступая среди них, как канатоходец по проволоке. Он словно стоял на коромысле огромных сверхчутких весов и старался, чтобы ни одна чаша не перевесила.
Он видел Империю, видел какого-то Харконнена по имени Фейд-Рота, который бросался на него со смертоносным лезвием в руках; сардукаров, грабящих его родную планету и намеревающихся громить и Аракис; Гильдию, попустительствующую им и принимающую участие в заговоре; Бен-Джессерит, с его бесконечными схемами человеческой селекции. Все это громоздилось на его горизонте грозовой тучей, которую ничто не могло удержать — только вольнаибы и их Муад-Диб: спящий покуда гигант Вольнаиб со своим неистовым крестовым походом через всю Вселенную.