Дженнифер и Ники
Шрифт:
Мисти отхлебнула кофе и захрустела морковкой. Открытия Дженнифер произвели на нее впечатление.
— Я до сих пор не понимаю, почему ты это делаешь. Ты известный фотограф. Тебе не приходится сводить концы с концами.
— Я бы ни за что не согласилась упустить этот опыт. Я так довольна собой. Джон Гамильтон был прав: я действительно стала контролировать свою сексуальность. Я чувствую дистанцию между ею и мной.
— Опыт это, конечно, хорошо, но я все же предпочитаю заниматься любовью перед камерой. Кстати, ты обещала заснять меня.
— Я помню. Сегодня вечером я пойду домой, постараюсь отдохнуть, а на той неделе ты зайдешь в мою студию, —
17
Наконец настал день, когда Пэр Митя потребовал Дженнифер к себе, в свое новое святилище на севере штата Нью-Йорк. Джон Гамильтон позвонил ей: Ники и Алэн вернулись в Штаты, чтобы повидать отца. Они спрашивали о ней, и он рассказал, какой талантливой ученицей она оказалась.
Необыкновенно ясным утром в начале февраля Дженнифер, одетая в неброское шерстяное пальто и голубые джинсы, с огромной сумкой через плечо, заказала такси до Гранд Сентрал Стейшн. В просторном вестибюле, занятом экспозицией «Кодак», она купила билет и поспешила к отходящему поезду. Он неторопливо направится к восточному побережью горделивого Гудзонова залива и в конце концов доставит ее в уютно раскинувшийся на реке городок Ринеклифф, где будут ждать ее на машине Алэн и Ники. Поезд был почти пуст, так что она могла выбрать место у окна и, глядя на проплывающий за окном пейзаж, попытаться собраться с мыслями.
Последние несколько месяцев выдались бурными. Она многому научилась и внутренне повзрослела. Она была другой женщиной, чем та, что, повинуясь внезапному порыву, подошла к Ники Армитаж, а потом с удивлением осознала себя втянутой в череду событий, которые повлекла эта встреча.
Она откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. В голове проносились мысли и видения; картинки, предстающие перед ее внутренним взором, можно было разделить на три нечеткие группы:
1. Была ли она в самом деле влюблена в Алэна? Теперь она думала, что да, но тогда ночью, на пляже, когда она подставила ему свою задницу, она была в этом уверена. Что так влекло ее к нему? Она решила, что это было его умение держать нос по ветру в поисках новых приключений, его спонтанность и непредсказуемость.
Но было и что-то большее. Ей казалось, что она любила его, потому что не могла до конца разгадать, или… почему? Потому что от него хорошо пахло? Это правда. Он покорил ее? Это тоже правда. Тут был сложный клубок причин, но поскольку она была романтиком, то всегда скептически относилась к любви и не спешила отвечать на вопрос: влюблена она или нет. У нее и раньше бывали подобные эмоциональные увлечения, но они никогда не приносили ей удовлетворения.
2. Ее мысли крутились вокруг святилища, конечного пункта ее путешествия. Она пыталась представить себе, каким оно окажется и какой окажется она там. По своему опыту она знала, что лучше одеться просто, поэтому на ней было грубое шерстяное пальто вместо горностаевой шубки и джинсы вместо ее любимого материала шелка.
Особенно ее интересовал Пэр Митя. Было трудно представить, как мог бы выглядеть отец Алэна и Ники. Этот необыкновенно харизматичный и необыкновенно богатый духовный вождь был легендой. Она ломала себе голову над тем, удастся ли ее уговорить его на пару снимков или нет. Она была готова к встрече с ним, но вопрос был в том, был ли он тем, кто ей действительно нужен.
3. Еще она думала о Виде Ланкастер и борделе Мисти на Парк Авеню. Мастурбация и проституция. Личное и публичное, внутреннее и внешнее, независимость и сосуществование — оба опыта сильно повлияли на нее. Они дополняли друг друга в ее сознании. Она научилась тому, о чем говорил Джон Гамильтон, она думала: как стать настолько ответственной за свою сексуальность, чтобы не нуждаться ни в ком, кроме себя; как разорвать связь между сексом и эмоциями; как разделить сердце и влагалище. Она была чем-то большим, чем сумма пережитого ею, но и меньшим, поскольку ей все еще чего-то не хватало для нового приключения.
Она все еще была погружена в свои мысли, когда поезд остановился в Ринеклиффе. Она сошла со станции и оглядела автостоянку. Она увидела серый «Мерседес» и, сойдя с асфальта, направилась к нему, хрустя ботинками ручной работы по смеси льда и гравия.
Она думала, что кто-нибудь из них Алэн или Ники выйдет из машины навстречу ей, но этого не случилось. Когда она была уже в пяти шагах от ухоженной дорогой машины, послышался шум заводящегося мотора.
Она подергала ручку передней дверцы и убедилась, что она заперта. Ники сидела за рулем, но не открыла дверь. Дженнифер залезла на заднее сиденье, где ее страстно приветствовали губы Алэна.
Контраст между реальностью поезда и тем миром, которым окружили себя Алэн и Ники, был так велик, что Дженнифер поначалу противилась, пытаясь увернуться от поцелуев Алэна. Но он был так настойчив, что ей не оставалось ничего другого, кроме как сдаться.
Его язык проник ей в рот, а руки расстегнули пальто, чтобы коснуться возбужденных сосков. Другой рукой он через грубую ткань джинсов разминал ее промежность, тщетно пытаясь нащупать клитор.
Ники отчаянно вела машину по узким сельским дорогам, изредка сбавляя скорость, когда олень или одичавшая собака выбегали на дорогу, а потом снова поддавая газу. Сказав: «Привет, Дженнифер. Мы скучали по тебе. Теперь мы хорошенько развлечемся», — она все время смотрела вперед.
Дженнифер держала Алэна на расстоянии вытянутой руки. Ей нравилось смотреть на него. Дыхание ее вновь установилось.
— Я хотел этого долгие месяцы. Я не встречал женщины, которая целуется как ты.
— Ах, Алэн, как хорошо снова видеть тебя, прикасаться к тебе и слышать твой голос. Я оставила на том острове часть своего сердца.
— Тебе придется вернуться за ней?
— Думаю, да…
— Я был уверен, что ты вернешься следующим же рейсом. Я отложил поездку в Париж. А ты не вернулась.
— Я думала об этом. Я тысячи раз прокручивала в своем мозгу ту ночь на пляже…
— Тогда почему ты не вернулась?
Дженнифер колебалась, боясь, что Ники услышит их разговор. Но потом пожала плечами: другого пути нет. Она должна была высказать ему все.
— Алэн, я хочу провести с тобой наедине больше, чем одну ночь в жизни. Мы прожили на острове месяц, и только одну ночь мы были одни. Одну ночь!
Хотя она и не повышала голоса, эта фраза, месяцами крутившаяся у нее в голове, произвела такое впечатление, будто она прокричала ее во все горло. Алэн отвернулся и принялся глядеть в окно. Они миновали крупные фермы по разведению лошадей, имения на великой реке Гудзон и, наконец, въехали через каменные ворота на территорию святилища.