Джентльмены чужих писем не читают
Шрифт:
Страшная харя Серебрякова вплотную приблизилась к его лицу:
– Так-так-так… Я вижу, ты в курсе дела, а, братан?
– Какого дела? – покраснел Валерий Павлович.
– Да этого самого…
– Нет, впервые слышу…
– А Бурлак?
– Бурлак, конечно, в курсе…
– Очень интересно, братан. Ты об этом дельце слышишь впервые, но точно знаешь, что Бурлак в курсе… Так получается?
– Да, но…
– Никаких «но». Подробно всё опишешь, понял? Можешь не подписывать, это нам наплевать… А? И думай, думай, за какое место его брать, чтобы наверняка!.. А поскольку ты парень деятельный, фуфло гнать не умеешь, сразу возьмёшь объект в оперативную разработку, а это дело не только нервов стоит, но и денег, то вот тебе конверт, а в нём штука долларей на всяки разны расходы.
– Ну…
– Я же говорю – на оперативные расходы! – сердито сказал Серебряков. – А по завершении будет ещё два раза по столько. И не возражай, бери. Мы не в “Зарницу” тут играем. Серьёзным делом занимаемся. Родину спасаем.
Мещеряков повертел конверт в руках. Потом, придав жесту наивозможнейший максимум небрежности, уронил конверт во внутренний карман пиджака.
– Хрен с ним, – сказал он. – Раз родину, то и хрен с ним. Завтра, в два часа дня. Его машина серый “опель”, номер ты знаешь, будет проезжать по Идальго-дель-Парраль, в обеспечении – никого, кроме меня. Если удастся записать разговор или сфотографировать что-нибудь – копию мне. Такое мое условие.
– Сделаем, – пообещал Серебряков, весь собравшийся, как старый леопард перед прыжком на глупую лань.
– На девяносто пять процентов я уверен, что там будет кое-что… для нас.
– Марина! – крикнул Серебряков. – Мало водки, por favor!
– Она что – русская? – удивился сучонок.
– Какая в жопу русская! Маньянка. Только “мало водки” и понимает. Я научил. Нравится баба? Только скажи. Будет твоя. Хоть прямо здесь, под столом. Или на столе. Только скажи. Можно в два смычка… если ты уважаешь… всякие выверты и хохмы…
– Нет, – поспешил сказать Мещеряков. – Не сейчас. Делу – время, потехе – час.
Девица уже неслась к ним, расплескивая водку из больших бокалов, неслась со всех своих толстых ног…
Своего секретного барабашку Валерий Павлович просунул длинной спицей под кожу правого переднего сиденья. О том, чтобы приспособить его где-нибудь в резидентуре, и речи быть не могло: Финогентов каждый день со своей свиристелкой в руках обнюхивал трюм сверху донизу, залезая во все мыслимые углы и закоулки. Найдя барабашку, Мещерякова вычислили бы в два счёта. Чрезвычайная ситуация – и абзац, никаких сношений с внешним миром, чужие здесь не бродят, значит, кто-то из своих, а точнее, из двадцати трех ходоков, потому что остальные в трюме парятся безвылазно, света белого не видят, а шпионское оборудование – не таракан, само собой от жары и влажности не заводится.
Чрезвычайная ситуация, а дядя Петя далеко, и за то время, пока его рука волосатая дотянется через океан до далекой страны Маньяны, Бурлак тут замаринует всю легальную резидентуру, и расколет своего врага Мещерякова до самого пупа, как говорили во времена Котовского. В квартире же Бурлака устанавливать что-либо было попросту глупо. Никогда ни единого лишнего слова порядочный разведчик не скажет в помещении, которое свободно может взять на прослушивание любая из 1024 разведслужб мира. Да и не с кем Бурлаку дома разговаривать. Даже Мещерякова, своего заместителя, он дальше порога не пускал, когда тот по служебной надобности к нему заходил. Что уж про других говорить. Он там, как Штирлиц, картошку в камине пёк и пил в одиночестве, ослабив галстук. И если пел “Степь широкая”, то исключительно про себя. И на два тона выше, чтобы враг ни о чем не догадался.
Мещеряков сел на пассажирское сиденье, попрыгал, поёрзал задом. Ничего не чувствуется. Чай, не принцесса на горошине этот кобелидзе глубокого залегания 4F-056-012, не должен будет учувствовать передатчик. Что же всё-таки затевает Бурлак? Что бы ещё придумать, чтобы покрепче держать его за афедрон?.. На результативность барабашки надежда небольшая: наверняка они выйдут из машины и будут где-нибудь прогуливаться… На дядьков надежды побольше, но тоже никакой гарантии, что этот бандит сдержит своё слово и подарит ему копию съёмки конспиративной встречи, нет. Могут и кинуть. Что тогда Мещеряков дяде Пете представит? А?..
Дяде Пете, конечно, до какого-то задрипанного полковника Бурлака дела мало. Прошли те времена, когда страна Маньяна являлась сильным стратегическим объектом. Никому она на хер теперь не нужна и неинтересна, как и маньянский резидент. Точно так же пока – как ни прискорбно, но это так – и Валера Мещеряков неинтересен своему дядьке по отцу, своей, как раньше говорили – “лапе”, а теперь говорят – “крыше” в ГРУ, дяде Пете, генерал-лейтенанту из родного второго Главного управления Генштаба. И наблюдение за Бурлаком, разумеется, – нечто навроде домашнего задания, теста на преданность, на оперативность, на исполнительность. Не более того. Что бы Бурлак ни сделал – хоть пускай продаст Главную Военную Тайну проклятым маньянским буржуинам – никого это не взволнует во втором Главном управлении, продал – и продал. Тем более всем по хрен такая провинность резидента, как личная встреча с агентом глубокого залегания, за что в старые времена эвакуировали бы в три часа и агента, и резидента собственной персоной. И пятого шифровальщика с ними – за компанию. И дело Мещерякова – не предотвратить продажу этой Главной Военной Тайны. Дело его – вовремя об этом дядю Петю оповестить.
Потому что – дальше идут материи, о которых и думать-то возможно только шепотом – потому что о мощности денежных потоков, что протекают под настилами рутинной разведработы можно только догадываться, и окунают сильные мира сего, к которым без сомнения можно отнести и дядю Петю, в эти потоки только самых доверенных и приближённых, преданных и хитрожопых, а потом… тс-с-с…
Вот и рвал Мещеряков жопу, чтобы показать дядюшке, какой он для него подарок. Полнейшую информацию обо всём, что творилось в маньянской резидентуре, дядя Петя получал регулярно. А сейчас племянничек немедленно сядет писать рапорт о предложении Серебрякова, – тем более, завтра очень удачная оказия: улетает в Москву посольский шофёр с беременной женой; можно передать с ним конвертик «для мамы». А заодно отослать дяде Пете фотографию старика плешивого, с которым Бурлак, судя по всему, встречался в фешенебельном мотеле для голубых El Hermano Vespertino. Уж, наверное, не для плотских утех он с ним встречался… И погладят Валеру по головке за оперативную смекалку. Кстати, насчёт “по головке погладят”. Как только Бурлака ущучим, нужно будет все-таки Маринку Серебряковскую трахнуть. Уж больно хороша баба. Глаза чёрные, страстные, наглые. Небось, когда кончает, орёт, как Маша Распутина. Жопа – как футбольный мяч. Нет, как волейбольный: круглая и упругая, но при всем при том ещё и лёгкая. Сиськи…
Рот наполнился слюной.
А что делать? Тяжела военная служба, иной раз и женской ласки захочется. А у сучонка восемь месяцев не было с бабами никаких дел.
Не считая Дуньки Кулаковой, конечно, – верной подруги всякого военного человека.
Глава 19. Наследник Октября
Что и говорить, преувеличил, преувеличил полковник Бурлак в приватной беседе со старым другом Мишей Телешовым традиционные маньянские добродетели. Пропитавшийся за двадцать лет службы здесь – что греха таить! – любовью к этой бестолковой и необычной стране, он всё же выдал желаемое за действительное, безжалостно ограничив диапазон приложения сексуальных возможностей маньянских мужчин.
Ишаков, конечно, в начале 21 века в Маньяне, несмотря на жаркий климат, днём с огнём не сыщешь. Во всяком случае, севернее Маньяна-сити они все куда-то перевелись в последнее время. Но козы – те всё ещё водятся в изобилии.
В частности, в горной деревушке Эль-Хибаро, где родился и вырос Михелито, некогда правая рука покойного Октября Гальвеса Морене, а теперь кандидат в непосредственные его наследники, – там козье стадо имелось.
Знаете ли вы, что такое маньянская коза? Откуда вам знать. А вот Михелито мог бы многое порассказать про это восьмое чудо света. Влейте в Михелито ведро текилы, нарежьте на закуску сладкого лучка и полбанос, зажгите ему длинную “гавану”, сядьте и слушайте. Вы услышите о маньянской козе такое, о чём даже не догадываются учёные профессора с зоологической кафедры маньянского университета. Постарайтесь не обижаться на редкостное самодовольство, которым будет при этом лосниться его широкое лицо. Он заслужил на это право.