Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 10
Шрифт:
— А раньше бывали когда-нибудь такие мощные рывки вперед, как сейчас?
— Я сказал бы, что никогда еще не было такого резкого изменения во взглядах на жизнь вообще, и никогда еще в сознании художников не было такого смятения и путаницы в вопросе о том, для чего они существуют.
— А для чего же они существуют?
— Чтобы доставлять удовольствие, или показывать правду, или то и другое вместе.
— Не могу себе представить, чтобы мне доставляло удовольствие то, что нравится им. А правда… что такое правда?
Адриан развел руками.
— Динни, я отчаянно устал. Пойдем отсюда.
Динни заметила сестру и Тони Крума, они проходили под аркой. Она не была уверена, видела ее Клер или нет; что касается Крума, то он, без сомнения, видит одну Клер. Динни вышла вслед за Адрианом, восхищаясь, в свою очередь, его деликатностью. Ни он, ни она ни за что не признались бы в своем смущении. Кто с кем и где бывает — в наши дни это личное дело каждого.
Они уже дошли до Барлингтон-Аркейд, когда Адриана вдруг поразила бледность племянницы.
— Что с тобой, Динни? Ты бледна, как привидение.
— Если ты не возражаешь, зайдем куда-нибудь и выпьем кофе.
— Тут есть одно кафе на Бонд-стрит.
Динни улыбалась, но губы у нее совсем побелели. Встревоженный Адриан крепко прижал к себе руку племянницы и не отпускал до тех пор, пока они не вошли в кафе за углом и не уселись за столик.
— Две чашки кофе и как можно крепче, — сказал Адриан.
С той инстинктивной чуткостью, которая рождала доверие к нему в женщинах и детях, он и не пытался вызвать Динни на откровенность.
— Ни от чего так не устаешь, как от выставок. Мне очень не хотелось бы винить Эм, но я подозреваю, что ты слишком мало ешь, моя милая. Поклевала чуть-чуть, как птичка, сегодня перед уходом… Разве это обед?
Однако губы ее уже порозовели.
— Я очень вынослива, дядя, но, право, жевать — такая скука.
— Тебе бы прокатиться со мной во Францию. Если картины французов и не пробуждают наш дух, то их стол, во всяком случае, оживляет наши чувства.
— А ты убедился в этом на себе?
— Да, особенно если сравнить со столом итальянцев. У французов великолепная выдумка. Они пишут свои картины, как часовщик делает часы. Высокое чувство прекрасного… отличная техника. Требовать большего, казалось бы, нелепо, и все-таки они, в сущности, не поэтичны… Кстати, Динни, хорошо, если бы Клер удалось избежать развода: ведь суд — самое непоэтичное место на свете.
Динни покачала головой.
— А я, наоборот, хотела бы, чтобы все это уже кончилось. И даже считаю, что напрасно она дала обещание. Ведь своего отношения к Джерри она все равно не изменит, а так — она будет, как птица с подбитым крылом. И потом — кто в наше время обращает внимание на подобные вещи?
Адриан заерзал на стуле,
— Мне ненавистна самая мысль о том, что эти прожженные господа могут играть судьбами близких мне людей. Будь они такие, как Дорнфорд… Но ведь они не такие. Ты его с тех пор не видела?
— Он недавно приезжал к нам, когда ему нужно было выступать.
Адриан заметил, что, упоминая о нем, она и «глазом не моргнула», как выражается нынче молодежь. Вскоре они распрощались, и Динни заверила его, что чувствует себя прекрасно.
Адриан сказал, что она была бледна, как привидение, а вернее, у нее было такое лицо, словно она увидела привидение. Выходя из пассажа, Динни вдруг вспомнила все свое прошлое на Корк-стрит, — оно подлетело к ней, как одинокая птица, махнуло крылами ей в лицо и улетело прочь. И теперь, расставшись с дядей, она повернулась и пошла обратно на Корк-стрит. Решительно открыла знакомую дверь, поднялась по лестнице в квартиру Уилфрида и дернула звонок. Прислонившись к подоконнику на площадке, Динни ждала, стиснув руки, и подумала: «Как жаль, что у меня нет муфты!» Ее пальцы закоченели. На старинных картинах женщины стояли под вуалью, и руки их были спрятаны в муфту. Времена изменились, и муфты у нее нет. Она уже собиралась уйти, когда дверь отворилась. Стак! В ночных туфлях! Взгляд его темных глаз навыкате упал на туфли, он смутился и пробормотал, запинаясь:
— Простите, мисс, я как раз собирался переобуться.
Динни протянула ему руку, и он пожал ее обеими руками, как прежде, с таким видом, словно собирался ее исповедовать.
— Я шла мимо и решила зайти, узнать, как вы.
— Отлично. Спасибо, мисс. Надеюсь, и вы хорошо себя чувствуете? И собака тоже?
— Прекрасно, мы оба живем хорошо. Фошу в деревне нравится.
— Мистер Дезерт всегда считал, что Фош — собака деревенская.
— У вас есть какие-нибудь вести о нем?
— Вестей нет, мисс. Но судя по тому, что мне сказали в банке, он до сих пор в Сиаме. Они пересылают его письма в их отделение в Бангкоке. Милорд был здесь недавно и говорил, что мистер Дезерт сейчас на какой-то реке.
— На реке!
— Названия не помню, что-то вроде Йи-Санд. Там, кажется, очень жарко…. Разрешите, мисс, сказать вам, что хотя вы и живете в деревне, но довольно бледны. Я ездил на рождество домой в Барнстепл и очень там поправился.
Динни опять взяла его руку.
— Очень рада была повидать вас, Стак.
— Зайдите, мисс. Вы увидите — у него в комнате все, как было.
Динни прошла за ним в гостиную.
— Все, как при нем, Стак, точно он здесь.
— Я часто себе представляю, что это так и есть, мисс.
— А может быть, он все-таки здесь? Говорят, у нас есть астральные тела. Спасибо!
Она коснулась его руки, прошла мимо и спустилась по лестнице. Сначала ее лицо вздрагивало, потом застыло. Она быстро зашагала прочь.
Река! Ее сон! «Еще одну реку!»
На Бонд-стрит чей-то голос окликнул ее:
— Динни!
Она обернулась и увидела Флер.
— Куда ты бежишь, дорогая? Не видела тебя целую вечность! Только что смотрела французов. Божественно! Там была Клер с каким-то молодым человеком. Кто это?
— Тони Крум. Они ехали вместе на пароходе.
— И только?
Динни пожала плечами и, окинув взглядом элегантную Флер, подумала: «И зачем она всегда так прямолинейна?»
— А деньги у него есть?
— Нет. Только место, но очень скромное. У мистера Маскема, при его арабских кобылах.
— О!.. Триста в год или, самое большее, пятьсот? Не годится. Право же, она делает огромную ошибку: Джерри Корвен далеко пойдет.
— Во всяком случае, дальше, чем Клер, — сухо ответила Динни.