Джульетта
Шрифт:
– Нет. Расскажите мне о своей семье, о Толомеи. Все, что вы знаете о случившемся в 1340 году.
И я рассказала. Следующие несколько минут я выкладывала историю, которая сложилась из признания брата Лоренцо, писем Джульетты сестре и дневника маэстро Амброджио.
Алессандро ни разу меня не перебил. Когда я дошла до развязки трагедии в Рокка ди Тентеннано, на секунду меня посетило искушение рассказать легенду о монне Мине и проклятии на стене, но я удержалась. Это было слишком мрачно, а кроме того, мне не хотелось поднимать тему золотой статуи с глазами из драгоценных
– Вот так они погибли в Рокка ди Тентеннано, - заключила я.
– Не от кинжала и склянки с ядом, а от сонного зелья и копья в спину. Брат Лоренцо все видел собственными глазами.
– И много вы присочинили?
– поддразнил меня Алессандро.
Я пожала плечами.
– Местами кое-что, чтобы заполнить белые пятна и сделать рассказ более связным. Но основной идеи я не касалась.
– Взглянув на Алессандро, я увидела, что он поморщился.
– В чем дело?
– Основная идея, - сказал он, - не в том, что привыкли думать многие. По-моему, ваша история, да и «Ромео и Джульетта» тоже, не о любви, а о политике, и идея проста: старики дерутся, а достается молодым.
– Как-то совсем неромантично, - засмеялась я.
Алессандро пожал плечами:
– Шекспир тоже не видел здесь романтики. Вспомните, как он их описывает: его Ромео - слабак, настоящая героиня - Джульетта. Он выпивает яд. Какой мужчина станет трусливо травиться? А она закалывает себя кинжалом. Для этого нужна мужская сила духа.
Я невольно посмеялась над его рассуждениями.
– Ладно, шекспировского Ромео я вам подарю, но настоящий Ромео Марескотти слабаком не был. Он был тверд как скала.
– Я украдкой взглянула на Алессандро и увидела, что он улыбается.
– Неудивительно, что Джульетта его полюбила.
– Откуда вы знаете, что она его полюбила?
– Но это же очевидно!
– парировала я, понемногу выходя из себя.
– Она любила его настолько сильно, что, когда Нино попытался ее соблазнить, предпочла самоубийство, чтобы остаться верной Ромео, хотя они так и не… ну, вы поняли.
– Я взглянула на Алессандро, разозлившись, что он по-прежнему улыбается.
– А вы, полагаю, находите это смешным?
– Очень!
– сказал Алессандро, прибавляя скорость, чтобы обойти машину впереди.
– Нино вовсе не был так уж плох…
– Нино был ужасен!
– Возможно, - согласился он.
– Но Нино также был ужасно хорош в постели. Почему бы не попробовать? Покончить с собой можно было и утром.
– Как вы можете такое говорить?
– запротестовала я, искренне огорченная.
– Не верю, что вы действительно так думаете. Будь вы Ромео, уступили бы вы Джульетту Парису для… тест-драйва?
Он захохотал.
– Бросьте! Вы же сами назначили меня Парисом - богатым, красивым и порочным. Конечно, я хочу, чтобы Джульетта меня испытала.
– Он бросил на меня взгляд и ухмыльнулся при виде моей нахмуренной физиономии.
– Какой же я был бы Парис, если бы отказался?
Я снова натянула юбку на колени.
– И на когда вы запланировали свой тест-драйв?
– Да хоть прямо сейчас.
–
Я так увлеклась разговором, что забыла следить за дорогой и только сейчас заметила, что мы давно свернули с оживленного шоссе и ползем по пустынной гравийной дороге, обсаженной страшненькими неухоженными кедрами. Дорога обрывалась у подножия высокого холма, но, вместо того чтобы его обогнуть, Алессандро въехал на пустую парковку и выключил мотор.
– Здесь живет Ева-Мария?
– хрипло спросила я, не увидев поблизости ни единого жилья.
– Нет, - ответил он, выбираясь из машины и доставая из багажника бутылку и два бокала.
– Это Рокка ди Тентеннано, вернее, его руины.
Поднявшись на вершину холма, мы оказались в полуразрушенной крепости. Из описания маэстро Амброджио я знала, что для своего времени сооружение считалось колоссальным. Он назвал его «неприступным утесом с огромным гнездом чудовищных хищников, плотоядных птиц древности». Нетрудно было представить, как выглядел замок, ибо часть массивной башни еще сохранилась и даже от догнивающего остова зловещей твердыни исходила грозная давящая сила, напоминая о безраздельной власти, когда-то здесь царившей.
– Не слабо, - сказала я, трогая стену. Кирпич был теплым. Думаю, совсем иными казались здешние стены Джульетте в тот роковой зимний вечер 1340 года. Контраст между прошлым и будущим еще никогда не казался мне столь разительным. В Средние века на вершине этого холма кипела жизнь, а сейчас здесь стояла такая тишина, что отчетливо слышался радостный писк крошечных насекомых. Вокруг в траве лежали свежие кирпичные обломки, словно древний замок, брошенный умирать много лет назад, до сих пор не испустил дух.
– Это место раньше называли островом, - сказал Алессандро, идя вперед.
– L'Isola. Обычно здесь ветрено, но сегодня нам повезло.
Я шла за ним по узкой каменистой тропке, только сейчас обратив внимание на прекрасный вид на Валь-д'Орсию в роскошных красках лета: вокруг до самого горизонта тянулись ярко-желтые поля и зеленые виноградники, усеянные ярко-красными или сочно-синими пятнами там, где были поросшие цветами лужайки. Высокие кипарисы сплошными линиями повторяли изгибы дорог, петлявших среди полей; каждая дорога с обоих концов заканчивалась у ферм. При виде восхитительного пейзажа я пожалела, что в одиннадцать лет бросила художественную школу (только потому, что Дженис тоже угрожала туда записаться).
– Главное, от Салимбени не спрячешься, - сказала я, заслоняя глаза от солнца.
– Умели люди выбрать место.
– Да, холм обладал важным стратегическим преимуществом, - кивнул Алессандро.
– Отсюда можно править миром.
– Лишь малой частью.
Он пожал плечами:
– Эта часть стоит того, чтобы ей управлять.
Идущий впереди Алессандро чувствовал себя как дома в этом полуцарстве природы с бокалами и бутылкой сухого вина и явно не торопился поскорее вынуть пробку. Наконец он остановился на маленькой проплешине, заросшей дикими пряными травами, и когда повернулся ко мне, улыбаясь с мальчишеской гордостью, я не удержалась от смеха.