Джума

Зурабян Гарри

– Коба?
– переспросил Иволгин.
– Кто это?

– Коба, уважаемый Петр Андреевич, - подал голос молчавший все это время Артемьев, - это партийная кличка Иосифа Виссарионовича Джугашвили-Сталина.

– Георгий Степанович, а вы знали о том, что в пятьдесят втором году ваш отец, Степан Макарович, ездил в Москву и встречался со Сталиным?

– Вполне возможно, - ничуть не удивился Артемьев.
– Не знаю, встречался ли он с Иосифом Виссарионовичем в пятьдесят втором, но раннее бывало. Они знали друг друга еще с дореволюционных времен. У них были, скажем так, схожие "специализации".

–

А за Берия вы когда-нибудь слышали от отца?
– спросил Добровольский.

– Ходили слухи, что работу отца курировал непосредственно он, но правда это или нет, сказать не могу.

– Георгий Степанович, вы не можете припомнить, из тех, кто работал в лаборатории вашего отца, кто-нибудь остался потом в Белоярске?

От Иволгина не укрылось минутное замешательство Артемьева. Он не выдержал направленного на него взгляда и отвел глаза.

– Это была секретная лаборатория, - проговорил, словно через силу. Туда сложно было попасть. Да и мало кто стремился. Уже столько лет прошло, а местные до сих пор то место стороной обходят.

– Обходят, но не все, - многозначительно заметил майор.
– Кое-кто прямо сердцем к нему прикипел!

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, - нервничая, обронил доктор.

– Да все вы понимаете!
– не выдержал, срываясь, Иволгин.
– Друг ваш, Ерофей Данилович Гурьянов, уж точно самое прямое касательство имел. Были мы у него вчера. Он в разговоре и обмолвился о подписке о неразглашении государственной тайны. А тайна тут только одна - эта чертова лаборатория и золотишко на полмиллиарда. Пустяк, как говорится! И думается мне, рядом с золотом вместо сторожевого пса на цепь гадость какую-то посадили, простите великодушно, Георгий Степанович, вашим папашей изобретенную. И Боже нас избавь к этому "бутерброду" руки протянуть!

– Петр Андреевич, - осторожно окликнул его Артемьев, - я, собственно, почему с Капитолиной Васильевной к вам пришел... Сына у нее похитили и подругу.

Иволгин хмуро взглянул на Сотникову, но внезапно вспомнив, как она защитила его от отморозка в автобусе, постарался придать своему лицу более мягкое выражение. Она, словно разгадав ход его мыслей, с вызовом взглянула и стала решительно подниматься из-за стола. Голос ее зазвенел, как натянутая струна:

– Я сама разберусь со своими проблемами! У товарища майора сейчас...

– Ты, девочка моя, присядь и отдышись, - не меняя позы, тихо проговорил Иволгин, но таким тоном, что Капитолина втянула голову в плечи и покорно замерла на стуле. А он, между тем, продолжал: - Розысками твоего сына и подруги занимаются люди достаточно компетентные и серьезные. Мы тоже подключимся. Кстати, эти же "компетентные люди" ну просто горят желанием встретиться и с вами обоими.
– Заметив неподдельний испуг на лицах Артемьева и Сотниковой, четко проинструктировал: - Отсюда - ни на шаг! С вами останется наш коллега, - он представил им Костикова: - Зовут Александр. К концу дня встретимся, заодно и продукты привезем.

– А мы со своими, - растерянно пробормотал Георгий Степанович.
– И вещи захватили. Мы ведь надолго собирались к вам.

– Куда - к нам?
– не понял майор.

Артемьев смущенно развел руками:

– В тюрьму. Мы, собственно, с Капитолиной Васильевной...

Как это говорят у вас? С повинной сдаваться шли.

Петр Андреевич прикрыл глаза и сжал челюсти. "Это - финиш! Если я еще минут на пять тут останусь - точно умом тронусь. Это же надо до такого додуматься: "... шли с повинной в тюрьму сдаваться"! Да Горыныч, наверное, сейчас в гробу перевернулся, прости меня, Господи: жена "вора в законе" по собственной воле идет "в тюрьму сдаваться"! Нет, действительно, черт знает что творится в этой стране. Форменный бардак наступает и, похоже, это только начало..."

Он открыл глаза, встретившись с настороженными, напряженными взглядами Артемьева и Сотниковой.

– Ну вот что, милостивые государи и государыни, сейчас возьмете бумагу и ручки и подробно, до мельчайших деталей, все напишите. Вы, Георгий Степанович, не просто укажите место, где Астахова-Рубецкого укрываете, но и до тропинки поясните, как туда добраться. Вы же, Капитолина Васильевна, особенно подробно опишите свою встречу с Математиком, то есть, с Лукиным. Поняли?
– Он поднялся: - Игорь, Алексей, поехали...
– и едва разомкнув губы, чуть слышно добавил: - ... разгребать эти авгиевы конюшни.

Костиков покорно протянул ключи от машины, с мольбой глядя на начальника:

– Петр Андреевич...

Тот лишь устало отмахнулся:

– Не трепыхайся, капитан за руль сядет.

Спустя минуту, хлопнула входная дверь и на лестнице послышались удаляющиеся шаги...

Глава четвертая

В мрачном настроении Малышев возвращался на работу. Зайдя в управление, поздоровался с дежурным.

– Товарищ полковник, - обратился тот, - вам несколько раз звонил главный врач онкологического диспансера. Просил срочно с ним связаться.

– Из онкодиспансера?
– в первый момент удивился Роман Иванович. Но тут же оживился: - Что он хотел?

– Сказал, что у них находится больной в тяжелом состоянии.
– Дежурный скосил глаза на листок, лежащий на столе: - Стукаленко Борис Ильич, бывший сотрудник госбезопасности. Он хочет передать что-то важное.

– Хорошо, спасибо, - кивнул Роман Иванович.
– Если что, я в ближайшие полчаса-час буду там.

Через время он уже входил в четырехэтажное здание областного онкодиспансера. На первом этаже, где располагалась поликлиника и административные службы, от проходившей мимо медсестры он узнал, как пройти в кабинет главврача. Пока того искали, как раз сейчас шел общий обход, пока они встретились и переговорили, прошло еще некоторое время. Малышев нервничал, но внешне ему удавалось сохранять вежливое, внимательное спокойствие. Наконец, главврач сам проводил его на третий этаж и подвел к нужной палате.

– Я был сегодня у Бориса Ильича на обходе, поэтому заходить не буду. Вы уж сами...
– Он виновато отвел глаза, словно был лично виновен в причинах заболевания Стукаленко.

– Спасибо, - пробормотал Роман Иванович и, войдя в палату, прикрыв плотно дверь, в нерешительности остановился у порога.

Палата была одноместная. В углу на тумбочке стоял маленький переносной телевизор, лежали газеты и журналы. В изголовьи - еще одна повыше, на которой под белой, накрахмаленной салфеткой просматривались очертания разнокалиберных баночек и скляночек.