Е.И.В. Красная Гвардия
Шрифт:
— Э-э-э… — в голосе губернского секретаря не чувствовалось радости.
— Вот видите, Александр Андреевич, он полностью согласен.
Деваться некуда — волею судеб и сумасбродством командира красногвардейского батальона вознесённый к сияющим вершинам карьеры, Мокей Парфёнович Овцов развил бурную деятельность. И, в первую очередь, постарался как можно скорее избавиться от неожиданных благодетелей, чего, кстати, те сами и требовали осуществить в кратчайшие сроки.
Сколько
— Расшивы, — с видом знатока заявил Иван Лопухин, едва ступив на сходни.
— Или шнявы, — Фёдор Толстой устраивать спор не собирался, но раздувающаяся от спеси и осознания собственной правоты морда лучшего друга требовала вмешательства. — Если вообще не шитики.
— Фи, Теодор! — старший лейтенант презрительно оттопырил нижнюю губу. — Ты их ёще насадами назови или фелюгами! Поверь знающему человеку — это расшивы и ничто иное!
— Заткнитесь! — прикрикнул полковник Тучков и на всякий случай уточнил. — Заткнитесь оба.
— Но Александр Андреевич…
— Мы идём в Персию, значит наши корабли будут называться стругами или челнами. Стругами — предпочтительнее. Традиция, господа офицеры! А несогласные могут отправиться пешком по тому же самому маршруту. Или по иному, но тоже своим ходом.
Лопухин восхищённо поцокал языком — командира определённо ждёт большое будущее. Так изящно и не обидно послать всех по известному адресу способен только человек с задатками великого полководца. За это стоило бы выпить, но, как выяснилось вечор, ныне сие занятие приравнено чуть ли не к бунту против престола и православной веры. И куда мир катится, однако?
— Грузимся! — полковник решительно прошёл на посудину и, с удивлением обернувшись, спросил у последовавшего за командиром Толстого. — А вы куда собрались, господин капитан?
— В Персию, а что? — тот удивился не меньше.
— В таком случае извольте принять командование вторым… э-э-э… кораблём. Да, пусть будет кораблём.
— А Иван?
— Лопухин? — переспросил полковник. — Вы как двое из ларца, одинаковых с лица… Ладно, Ивана забирай к себе.
На пропахшей рыбой посудине, собственного имени не имевшей, Фёдора встретил судовладелец, малый со столь продувной физиономией, что сразу захотелось спрятать кошелёк как можно дальше.
— Не извольте сумлеваться, ваши благородия! — заверил он. — На моей ласточке мы хоть до Персии, хоть до Царьграда враз домчим.
— Так уж и до Царьграда? — усомнился Толстой. — Посуху?
— Зачем? — в глазах Андрея Туробова, сына Владимирова, как назвался владелец струга, вспыхнул задорный огонёк, а правая рука попыталась найти рукоять отсутствующей сабли. — Сначала волоком до Дону, а там прямая дорога за зипунами… то есть, я хотел сказать, в Царьград.
— Однако! — заметивший многозначительную оговорку Лопухин нахмурился. — А пароход твоё корыто догнать сможет?
Если Туробов и обиделся уничижительному прозвищу своей ласточки, то вида не подал:
— Да запросто, ваше благородие. Им же баржа помешает полный ход дать.
— Какая такая баржа?
— Обыкновенная, с дровами. Каменный уголь у нас за редкость идёт, так их сиятельство министр Беляков приказал все дома, что из дубовых брёвен, разобрать да с собой увезти. Александр Фёдорыч завсегда запаслив был.
— Ты его раньше знал? — перехватил инициативу Толстой.
— Ясен пень, — Туробов погладил стриженную наголо голову. — Да кто же на Каспии не знает Беляк-шайтана?
— Как-как?
— Беляк-шайтан, а что? Лет десять-пятнадцать назад… — судовладелец осёкся. — Вы разве не слышали?
— Откуда?
— Вот оно как! — оживился Андрей Владимирович, обрадовавшийся свежим слушателям. — Это сейчас Александр Фёдорович остепенился, в купцы да министры выбился, а бывало… Любой нехристь в Астрабаде ли, в Дербенте ли, даже сам Гусейн Кули готов был наложить в шальвары при виде парусов атамана. Вы не поверите, господа офицеры, ну и шутки шутил Беляков в молодости — велел на парусе огурец нарисовать, а под ним две маленькие репки. Вблизи разница заметна, а вот издалека…
— Ля гранд кутак! — почему-то на смеси французского с татарским прокомментировал Толстой.
— Истинно так! — блеснул знанием иностранных наречий Туробов. — И вдували мы энтим самым… хм… ну вы понимаете? Эх, были времена!
— А кто сказал, что они прошли? — обнадёжил Лопухин. — Зададим перцу басурманам?
— Да не вопрос! — с готовностью откликнулся судовладелец, и опять привычным жестом поискал на боку саблю, невзначай обнажив поддетую под кафтан тонкую воронёную кольчугу. — Дуван дуванить по чести будем, али по совести?
— Поровну, — успокоил Толстой и, уловив движение на головном струге, скомандовал. — Отчаливаем, братцы!
— Талейран, чёрт бы тебя побрал, козла старого! — общение с Кутузовым не прошло бесследно, и потому грубые ругательства Наполеон произнёс вовсе не по-французски. — О каких донесениях с русско-персидской войны может идти речь, если в Петербурге категорически отрицают наличие таковой? Кого вы хотите обмануть? А коли имеете нетерпение, то поезжайте в Голландию, купите там на рынке селёдку и е… хм… пудрите мозги ей!