Е.И.В. Красная Гвардия
Шрифт:
— Запомните, Филипп Филиппович, — вдохновенно вещал Фёдор. — Благородные дамы требуют более тонкого обращения, чем самая сложная механика. Представляете, даже от запаха портянок некоторые падают в обморок. И вот, кажется, сама судьба позволяет воспользоваться моментом и… но не тут-то было! Открывают глаза в самый последний момент, а в них…
— Укор, что не поторопился?
— Хуже.
— Что может быть хуже обманутых женских ожиданий?
— Там требование непременно жениться!
— Ага, а женатому, стало быть, менять портянки не обязательно?
Лопухин, только что приложившийся к бутыли, поперхнулся
— Для мужчины желательно пахнуть табаком, порохом и деньгами, кавалеристам простителен лёгкий аромат конского пота, но никак не должно вонять козлом.
На этот раз Антипенков не поддержал веселья:
— Как всё сложно у благородного сословия — нижним чинам достаточно почаще ходить в баню. Кстати, господа, как вам показался хамам?
— Весьма и весьма! — капитан зажмурился от удовольствия и расплылся в улыбке. — Очень даже показался — там довольно мило, в меру развратно, искусные прислужницы не только готовы, но и заранее предугадывают любую прихоть…
— Простите, но в моё посещение женского полу не наблюдалось.
— Ну, не знаю… — Толстой пожал плечами. — Значит, вы ходили в мужскую баню.
— А вы?
— А мы с Иваном Михайловичем в ближайшую. И, как понимаете, угадали с выбором.
Фёдор Иванович благоразумно умолчал о разносе, полученном потом обоими от Александра Фёдоровича Белякова. Министр тогда едва не с пеной у рта орал на красногвардейцев, склонивших повинные головы. Самые красочные обороты речи странным образом выветрились из памяти, но кое-что запомнилось:
— Вы которым местом нынче думаете, господа офицеры? Хотите сорвать переговоры с персидским, е… его, и в…, а ещё на… и так восемь раз, царевичем? Благородная кровь должна в жилах играть да в бой вести, а не скапливаться в одном известном месте!
Дело происходило в Реште — маленьком городке на побережье, взятом на саблю силами батальона полковника Тучкова, и потому не разграбленного лихим наскоком, а подвергавшегося неторопливой и вдумчивой ревизии. Казаков сюда благоразумно не пустили — обиды, нанесённые здесь Степану Разину, до сих пор взывали к отмщению и всё непременно бы закончилось поголовным уничтожением населения. Лучше сохранить будущих подданных российской короны, благо опыт пребывания в оном подданстве имеется. Или рабочих на строительство дороги «Санкт-Петербург — Тобольск», если предъявить к оплате накопившиеся добрососедские долги. И пока сие место не стало похожим на ощипанную добросовестной хозяйкой курицу, оно и было выбрано Беляковым для встречи с одним из многочисленных родственников шаха.
Повелитель Ирана явно опасался повторить судьбу предшественника, зарезанного по приказу из Петербурга [4] , и наделил посланника чрезвычайными полномочиями для заключения мирного договора. Позиции русской экспедиции сильно подкреплялись тем фактом, что обеспокоенный происходящим у самой границы, командующей Кавказской армией князь Павел Дмитриевич Цицианов не стал дожидаться разъяснений из столицы, а двинул войска на юг. Его Высокопревосходительство сильно недолюбливал императора Павла Петровича даже после принудительного вызова из отставки и назначения на высокий пост, но дело своё делал в совершенстве — больше действуя посулами и угрозами, чем силой оружия, он за короткое время принудил к миру значительную часть закавказских ханств и останавливаться не собирался.
4
Основатель династии Каршадов Ага-Мухаммед-хан был убит в 1797 году в Карабахе собственными слугами, во время подготовки к войне с Грузией.
И вот сразу после прибытия принца Пехлеви и достижения предварительных договорённостей, всё могло сорваться из-за пустяка, сущей мелочи, ежели рассуждать здраво.
— Поди не убудет от басурманской морды! — за внешней грубостью слов Фёдор Толстой прятал искреннее раскаянье.
Впрочем, умудрённый жизненным опытом Александр Фёдорович того раскаянья так и не смог найти. Наоборот, стыдить принялся пуще прежнего:
— Вы поймите, господа, человек с положением в обществе, каковым, несомненно, является наш гость, обязан заботиться не о ваших удобствах, а только лишь о своих. Восточные традиции, однако… Неужели кто-то думает, будто прихваченный из соображений престижа и заботы о здоровье гарем прислан в подарок Фёдору Толстому и Ивану Лопухину? Хренушки!
— Гарем? — ахнул капитан.
— Нет, бля, курятник! — взорвался Беляков. — И два козла в нём всех курей перетоптали!
— Не всех, там ещё… — попытался оправдаться Иван. — Но это точно не баня была?
— Бордель гамбургский там был! — плюнул министр. — Свободны оба!
Александру Фёдоровичу не хватило духу рассказать офицерам о незавидной судьбе жён принца Пехлеви… В тот же вечер они были забиты камнями, а тела брошены в горах на съедение шакалам и падальщикам. Восточные традиции…
Толстой с Лопухиным об этом не узнали. Не узнают и потом. Никогда.
Обоз растянулся версты на две, и Беляков приказал остановиться и подождать отстающих. Нападения лихих людишек министр не опасался, тем более то и дело встречающиеся на пути конвойные команды одним видом своим отгоняли возможных злоумышленников, но бережёного Бог бережёт. Ну да, батальон полковника Тучкова более чем грозная сила, но отвлекаться не хочется. Вот взбредёт кому в голову пощупать богатый караван… опять задержка — пока перестреляют разбойников, пока оставшихся в живых на деревьях повесят, а время идёт. Государь же непременно велел быть в Петербурге не позднее крещения.
Как велел? Очень просто и уже обыкновенно — телеграфом. Вон поодаль башни стоят… так это он самый и есть. От столицы на полторы сотни вёрст можно сообщение передать, да от Москвы в сторону Нижнего Новгорода почти пятую часть от потребного построили. Дольше, разумеется, курьерами. Но и то великое дело!
Года через четыре, ежели ничего не помешает, должны закончить и идти далее, к Казани, Царицыну и Астрахани. Вторая ветка, до Крыма и далее в Одессу, отойдёт от первой за Арзамасом. Крюк, конечно, изрядный, только император Павел Петрович руководствовался не одной выгодой, а, как он сам говорил не единожды — «стратегическими соображениями». Материя сия пониманию простого министра не поддаётся, но хорошо объясняется известной приязнью государя к Нижегородской губернии. Хорошая приязнь — немало народу живёт с поставок провианта охране и работникам стройки.