Единородная дочь
Шрифт:
— Верно, Шейла. В течение нескольких месяцев они и носа не высовывали. В течение нескольких месяцев. Когда они снова появились на арене, их ряды заметно поредели и они явно поумерили пыл, больше не было ни одного случая поджога. Но тут Милк становится мэром, и тогда…
— Мэром? Милк стал мэром? Но он же сумасшедший маньяк и убийца.
Мелани грустно улыбнулась, словно чувствуя себя виноватой за этот неожиданный поворот в истории штата.
— Не прошло и года, как все неоапокалиптики с востока Миссисипи перебрались сюда, и вопрос об отделении превратился в простую формальность. Какое-то время поговаривали о вторжении со стороны
Джули сжала ладонями кофейную чашку — чудесную маленькую печку, — но ее тепло не могло отогреть душу. «У тебя своя Церковь» — звучит как «у тебя рак». И все же… И все же она должна поехать. Это была ошибка, скажет она всем почитателям Завета Неопределимости. С ней сыграли злую шутку. Выбросьте из головы всю эту ересь, перекреститесь.
— Твоя Церковь в тебе нуждается, — восторженно улыбнулась Мелани. — Никто не знает, кого схватят следующим.
— Я поеду с тобой, Мелани, и спасибо огромное за приглашение, но я не могу остановить всех этих охотников за еретиками. Чтобы вернуться сюда, я пожертвовала своей божественностью.
— Мы живем в постоянном страхе, Шейла. Мы… Ты что?
— Я лишилась своей божественной сути.
Улыбка померкла.
— Не поняла.
— Да, Мелани, это так. Я больше ничего не могу, на счастье или на беду? Только так я смогла вернуться домой.
— Понятно, — процедила сквозь зубы Мелани. — Угу. Но когда ты увидишь, что здесь происходит, когда ты поймешь, в какой мы ловушке…
— Все в прошлом.
— …твои силы вернутся к тебе. Я точно знаю. Попытайся, Шейла. Ты должна попытаться.
У Моргейта и Вентнора дороги были запружены дорогущими автомобилями. Волна за волной потоки «кадиллаков», «мерседесов» и «линкольнов» несли «праведное» духовенство в деловой центр города. Влившись в этот поток, Джули с Мелани тащились вдоль украшенных драгоценными камнями стен Нового Иерусалима, мимо жемчужных ворот, выстроенных на пепелище «Золотого Тельца» и «Тропиканы», мимо монорельса, по которому, словно гусеница по прутику, полз трамвай. Они ехали на запад. Над соленым болотом высилось тридцатиэтажное здание гостиницы со странным названием «У камелька». При въезде на Новоиерусалимский хайвей толпы паломников текли к величественному собору, производившему впечатление космического корабля, предназначенного для переброски князей эпохи Возрождения на Альфу Центавра. Еще через милю между двумя крупными нефтеперегонными заводами раскинулся «Гефсиманский сад», ждущий воскресных посетителей.
Скелеты появились сразу же за Помонскими воротами.
Куда ни глянь — кости.
— Боже, — задыхалась Джули. — Скелеты. Господи милостивый!
Этот кошмар растянулся на несколько миль. Целая армия зловещих часовых, висевших
Они выстроились по обе стороны магистрали, как адский кошмар — один ухмыляющийся череп за другим. И все как один черные. Впечатление было такое, словно мир превратился в собственную негативную копию.
— Для тебя это новости? — спросила Мелани.
— Д-да, новости. Боже.
На черепах и ключицах расселись вороны, выклевывающие остатки мозга. На каждом скелете, словно ценник, висела табличка.
— Публичные казни, — вздохнула Мелани. — Желающих посмотреть хоть отбавляй.
— Их что, сожгли заживо?
— Заживо. В цирке. — В голосе Мелани одновременно звучали и горечь, и смирение. — Они гасят огонь, как только он добирается до костей, — просвещала она Джули, — иначе ничего не останется, кроме кучки пепла, и потеряется высокий смысл деяния.
— Какой высокий смысл?!
— Не будь еретичкой. Не богохульствуй.
Сердце словно оборвалось в груди у Джули и билось о ребра сгустком пульсирующей боли.
— А американцы, они знают об этом? Куда смотрит правительство? ООН? Кто-то же должен вмешаться?
— Все они знают, — безучастно парировала Мелани. — Но никто ни во что не будет вмешиваться, Шейла. До тех пор, пока Трентон стоит заслоном против социализма.
Скелеты проплывали мимо, как восставшие из гроба мертвецы, бредущие в Судный день навстречу божественному приговору.
— Они все мои… — слово застряло у Джули в горле, — последователи?
— Примерно треть. Остальные — убийцы, гомосексуалисты, евреи, католики и так далее. Но при этом добровольно идут на казнь только последователи Откровения Неопределимости.
— Добровольно?
— Некоторые из нас. Таких немного. Мы слышим твой голос и идем сдаваться.
— Но я ни с кем не говорю.
— Мы слышим тебя, Шейла. Со мной, правда, этого не случалось, но с некоторыми из нас…
Мелани сбавила газ, и марафонский бег скелетов превратился в медленную торжественную процессию. Теперь Джули смогла читать надписи на табличках. Под каждым именем: Дональд Торр, Мэри Бенедикт, Иаков Райан, Линда Рабинович, их здесь было не меньше тысячи, а то и две — одно-единственное слово, объяснявшее участие в этом зловещем параде. Ересь, ересь, измена, богохульство, — слова обвинения сливались в стихотворные строчки, — ересь, извращенство, воровство, убийство, социализм, алчность, ересь, ересь, содомия, ложное свидетельство, ересь, супружеская измена, убийство, богохульство, ересь…
Почти у самого Гаммонского проезда Мелани свернула на обочину и остановилась.
— Ты должна кое-что увидеть.
— Я все поняла, в последнее время здесь творится настоящий беспредел, — запротестовала Джули. — Я вижу, это просто безумие какое-то. Если бы у меня по-прежнему была моя божественная сила, я бы живо вывела Милка из игры. Нет необходимости…
— Есть необходимость. Прости, Шейла, но ты должна это увидеть.
Стиснув в кулак покрытую шрамами ладонь, будто зажав в ней все свое возмущение и гнев, Джули последовала за Мелани к четырем скелетам, болтавшимся на рекламном щите «Трамп-кастла». Завидев их, к ним тут же двинулся приземистый полицейский в зеленой униформе с автоматом наперевес. Он шел мимо выстроившихся в ряды грешников, вспугивая ворон, словно волк, выбравшийся на охотничью тропу.