Ее город
Шрифт:
Это был неожиданный поворот. Сестрица Ми считала, что с проблемой покончено. Однако похоже, проблема оказалась куда заковыристее, чем она думала. Ну, бывает, нахлынула страсть, души на короткий миг покинули тела. Эти двое случайно встретились на полчаса, даже руками не соприкоснулись, имен друг друга не узнали — и что? Их встречу сдует порыв ветра, унесет поток воды, и она никогда больше не повторится. Но оказывается, страсть ослепила Фэн Чунь, и она явно помутилась рассудком. Сестрице Ми не хотелось читать Фэн Чунь нотации об отношениях между полами. Да и разве сегодняшний инцидент вообще заслуживал того, чтобы называться «отношениями между полами»?! Сестрица Ми ломала голову, как ей быть. Какое-то время она молчала, потом вытащила из сумки пачку сигарет, достала одну и принялась расхаживать по тротуару туда-сюда.
Фэн Чунь опешила.
Она-то думала, что все нормализовалось. Она ждала сестрицу Ми до поздней ночи, чтобы с ней поговорить.
Сестрица Ми выпускала кольца дыма. Она редко ощущала себя беспомощной. Собрав волю в кулак, она решила игнорировать Фэн Чунь. А потому твердо ступила на пешеходный переход и широким шагом пересекла дорогу в направлении Гэнсиньли. У ворот своего дома она обернулась. Фэн Чунь снова села. Она сидела прямо на тротуаре перед лавкой сестрицы Ми повесив голову и сжимая в руке недопитую бутылку воды. На улице стояла глухая ночь. Редкие прохожие были либо пьянчугами, либо наркоманами. Разве можно оставить Фэн Чунь посреди улицы в такое время?! Посыл сестрицы Ми был ясен: уже поздно, иди домой и ложись спать. Они обе жили в квартале Гэнсиньли. Сестрица Ми пошла первой, предполагая, что Фэн Чунь последует за ней. Но Фэн Чунь заартачилась и не двигалась с места. Сестрица Ми застыла в дверях, глядя на Фэн Чунь, сидящую на противоположной стороне улицы, не зная, что делать: вроде бы и стоило ее окликнуть, а вроде бы и нет. Хотя окликать ее бесполезно, судя по виду, Фэн Чунь домой не собиралась. Сестрица Ми дико злилась. Она пристально смотрела на Фэн Чунь, пока окурок не обжег ей пальцы. Сердито отбросив окурок, она растерла его ногой так, что разлетелись искры, затем перешла дорогу и вернулась к лавке. Она не могла позволить упрямой девчонке сидеть у ворот лавки в одиночестве!
Сестрица Ми подскочила и схватила Фэн Чунь за рукав, заставив подняться. Затем снова открыла дверь лавки и втолкнула девушку внутрь. Она щелкнула выключателем, и вспыхнувший свет показался им слишком ярким и слепящим. Обе женщины прикрыли глаза, и сестрица Ми поспешила выключить его. Сейчас она испытывала раздражение. Войдя в подсобку, она налила себе стакан воды из термоса и выпила залпом, запрокинув голову. Затем поднялась на несколько ступенек по лестнице, но вспомнила, что наверху спит свекровь, и застыла на месте. Наконец, повернувшись, села, обхватила колени и воскликнула:
— Черт побери! Ты что тут так поздно делаешь?
Фэн Чунь пошевелила губами, но тысячи слов застряли у нее в горле и она не в силах была их произнести. Слезы опередили слова. Фэн Чунь с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать, но плечи яростно задергались.
Сестрица Ми осадила ее:
— Ну хватит, хватит! Я вспомнила! Вспомнила! Я забыла отдать тебе деньги!
Она достала из кошелька сотенную купюру и сунула ее Фэн Чунь. Это были чаевые, которые оставил Ло Лянцзи.
Фэн Чунь отшатнулась и, всхлипывая, забормотала:
— Я не за этим пришла… мне не нужны эти деньги…
— Ошибаешься! — Сестрица Ми комкала банкноту. — Если ты непременно хочешь, чтобы я тебе сегодня что-то сказала, то могу дать один совет: эта купюра невинна, как младенец, так что не отказывайся!
Она снова принялась совать деньги Фэн Чунь и строго велела:
— Бери! Ты их заработала. Или ты и впрямь хочешь, чтобы я с твоим ребенком пошла в «Макдоналдс»? Где б еще время на это взять? Ну-ка бери!
Фэн Чунь долго колебалась, но все же взяла купюру. Когда сто юаней оказались у нее, она умоляюще воскликнула: «Сестрица Ми!» — и горько разрыдалась.
(11)
Ну же! У сестрицы Ми не было пути к отступлению. Следовало довести начатое до конца. Сестрица Ми подумала: что ж, значит, придется не спать и решить эту проблему! А то еще неизвестно, куда заведет Фэн Чунь ее глупое упрямство. Соседи знали не только сестрицу Ми и ее мужа, но и их родителей, и сына; они всегда безоговорочно доверяли их семейству и обычно не перемывали им кости. Если бы эта девица Фэн Чунь не рванула в лавку к сестрице Ми устраиваться на работу, то на улице Шуйтацзе царила бы тишь да гладь. В этих кварталах за прошедшие сто лет не происходило ничего такого, что потрясло бы небо и
Откуда взялся маслобойный комбинат, на котором трудились родители Фэн Чунь? Он появился благодаря семье сестрицы Ми. В начале двадцатого века ее предки занимались в Ханькоу производством тунгового масла. В тот период они вели дела со многими иностранными компаниями из Великобритании, Штатов, Франции и Японии — сплошь серьезными и старыми фирмами. После победы в антияпонской войне[16] родители сестрицы Ми продолжили дело и перенесли производство на Люхэлу. Все знали тогдашнего директора ханькоуского маслобойного завода Ми Цзинвэня! После образования КНР были организованы государственно-частные партнерства, правительство внедряло собственные кадры, компании продолжали реструктуризировать и даже постепенно ликвидировать, а те, что остались, становились государственными. Однако маслобойная промышленность — это высокотехнологичное производство, и обойтись без семьи сестрицы Ми по-прежнему не получалось. Шутки шутками, но ведь несколько поколений учились рафинировать масло и занимались только этим — кем же их заменишь?! Лишь после начала «Культурной революции» ее семью вытеснили с масложирового комбината цзаофани[17]. Повстанцы поклялись свергнуть власть имущих — тех, кто шел по капиталистическому пути. Отец сестрицы Ми подвергся критике со стороны хунвэйбинов; ему перебили позвоночник, кровь хлестала изо рта и носа, и он больше не мог встать. Сестрице Ми было тогда всего два года. Но что с того? Что десятилетие «Культурной революции» могло сделать с ее семьей? Спустя двадцать лет сестрица Ми снова выбилась в люди. Они с Сун Цзянтао поженились, вместе трудились на улице Ханьчжэнцзе, чтобы подняться на ноги, и в итоге стали первыми разбогатевшими предпринимателями на улице Шуйтацзе — неподалеку от того самого маслобойного комбината.
Современная молодежь ничего не понимает. Они даже собственного происхождения не помнят и не знают чувства меры ни в словах, ни в делах! Прадед Сун Цзянтао был одним из акционеров первой в Ханькоу гидроэнергетической компании. Отец Сун Цзянтао задолго до освобождения руководил почтовым отделением на улице Цзянханьлу. Что это за почтовое отделение? Скромность не позволяет сказать, что оно — первое во всем Китае, но со всей уверенностью можно заявить: второго такого нет. В нем занимались не только обычными почтовыми пересылками. В этом отделении открыли прилавок, с которого торговали популярными журналами, газетами и книгами. Здесь были представлены самые крупные издательства и самые именитые писатели того времени — например, Шэнь Цзюньжу, Ли Гунпу, Цзоу Таофэнь, Цюй Цюбай и даже восходящая звезда Мао Цзэдун[18]. Причина, по которой Ханькоу стал Ханькоу и водонапорная башня выросла буквально из озера, заключалась в том, что предки сестрицы Ми и ее супруга, как и многие другие жители, вложили капиталы, накопленные их семьями в течение нескольких поколений, в запуск электрических станций и маслобойных компаний, в строительство водонапорных башен, а также отдали на возведение кварталов типа Ляньбаоли, Юнканли, Юншоули, Гэнсиньли, формируя тем самым инфраструктуру города. Именно они создавали самую продвинутую городскую культуру. И тем самым заслужили глубокое доверие жителей — от первого поколения, основавшего город.
Неоднократные войны, революции, переделы и перестройки травмировали город, а потом оставили его гнить, и теперь центр приходит в упадок. Упадок чувствуется во всем — в каждой разрушенной стене, в каждой покосившейся и облупившейся ограде, в сточных водах и в черной копоти. Но ничего не поделать — цветы всегда опадают[19]. Однако люди — это не вещи! Люди будут и дальше жить тут, поколение за поколением; их чувствам и эмоциям нельзя положить конец. Пока остается хоть один закоулок на Шуйтацзе, пока стоит хотя бы последний столб в квартале Ляньбаоли, сохраняется и безоговорочное доверие среди местных, передающееся из поколения в поколение. Это чувство долга и взаимная честность. Если вы одолжите ложку поваренной соли, то вам придется вернуть миску соленых огурцов. Это духовный и эмоциональный союз между людьми. Благодаря ему в итоге восстановят здания и улицы. Страшно утратить подобное ощущение — ведь тогда соседи станут безответственными, прекратят сопереживать друг другу и забудут о принципах. Потому и сестрица Ми не могла безответственно вести себя здесь, на Шуйтацзе, в квартале Ляньбаоли, в городе, который строили многие поколения ее предков!