Ее город
Шрифт:
По мере того, как прибывали клиенты, росло и воодушевление сестрицы Ми. Она раскраснелась и с сияющим лицом уселась перед воротами, словно вся улица — их общий дом. Она приветствовала клиентов, здоровалась с соседями, с хозяевами окрестных магазинчиков, громко перешучивалась и чувствовала себя как рыба в воде. Мимо проехал знакомый таксист, притормозил и высунул руку из окна. Сестрица Ми тут же дала ему сигарету.
— А чего не прикурила? — спросил таксист.
— Сам давай!
— Если бы я хотел прикуривать, то зачем бы стрелял у тебя сигареты? Лучше бы, наоборот, тебя угостил.
Сестрица Ми даже не улыбнулась ему, но лицо
— Хорошие сигареты! — воскликнул он.
— Да ну, гадость!
— Если я тебе клиента не привез, то меня и за человека считать не надо?
— Ну, у меня тут не публичный дом, зачем мне привозить клиентов? Сигарету я тебе зажгла, потому что по примеру Лэй Фэна[14] учусь делать добрые дела. А то вдруг ты, пока будешь прикуривать, еще собьешь кого по неосторожности.
— Типун тебе на язык! — сказал водитель.
— Я такой человек — люблю говорить начистоту. Если говорю, то правду. И вам, молодежи, стоило бы у меня поучиться.
Водитель нажал на газ и потихоньку поехал; он все еще смотрел на сестрицу Ми, повернув голову, и в глазах его до последнего отражалась ее тень. Она же почти сразу отвела взгляд и с энтузиазмом переключилась на другого собеседника.
Фэн Чунь проторчала в подсобке слишком долго. В итоге слезы сами собой высохли. Волнение потихоньку утихло. И Фэн Чунь, собрав всю храбрость в кулак, заставила себя подняться. Беззвучно приоткрыв занавеску, она наблюдала за сестрицей Ми. Фэн Чунь слышала все, что та говорила. Видела, как сестрица Ми себя вела. Обычно Фэн Чунь не обращала внимания на шутки-прибаутки типа тех, которыми только что обменялись сестрица Ми и таксист, на деревенские поговорки и безобидный флирт. Она росла по соседству, так что все это в одно ее ухо влетало, а в другое вылетало, не задерживаясь. Но сегодня, пока Фэн Чунь тайком подсматривала за сестрицей Ми из-за занавески, каждое слово запало в ее сердце; она вдруг поняла, что кругом — сплошные пары, и даже сестрица Ми пользовалась популярностью у противоположного пола. Вот только она не позволяла сердцу распаляться и сама не бередила чувства мужчин, чтобы те не вздумали за ней волочиться. Она не смотрела ни одному человеку вслед, взгляд ее принадлежал лишь ей и был прикован исключительно к лавке. Она всецело сосредоточена на своих делах. Получалось, сестрица Ми довольно жесткая.
Внезапно у Фэн Чунь пискнул телефон, до смерти ее перепугав. Она прочла полученное сообщение — оказалось, что писала ей сестрица Ми: «Свекровь сейчас спустится, чтобы готовить ужин».
В этом вся сестрица Ми. Она не написала в приказном порядке, что пора приступать к работе; она хотела, чтобы Фэн Чунь как зашла сама в подсобку, так сама и вышла бы. Фэн Чунь подумала, что сестрица Ми не просто жесткая, но еще и сильная, и ей ни за что ее не одолеть. Как говорится, плетью обуха не перешибешь. Пришлось ей скрепя сердце выйти из-за занавески.
Когда Фэн Чунь появилась из подсобки, сестрица Ми увлеченно занималась делами и даже не взглянула на нее. В лавку набилась целая толпа клиентов, рабочих рук не хватало, так что Фэн Чунь тут же взяла себе одного из посетителей и с головой ушла в работу.
Сестрица Ми, разумеется, заметила сердитое лицо Фэн Чунь, но притворилась, будто ничего такого не видит. И подумала: вот и отлично! Все
Ночь становилась все светлее: вспыхивали яркие огни и неоновые вывески, дуги у троллейбуса столкнулись, извергнув сноп электрических искр, в соседних заведениях дружно пели эстрадные песни. Чистильщицы по очереди ужинали в подсобке лавки. Как обычно, сестрица Ми и Фэн Чунь ели вместе. В контейнере Фэн Чунь тушеной рыбы оказалось на один кусок больше.
Сестрица Ми воскликнула:
— Почему это у тебя есть рыба, а у меня нет? — Она напустилась на свекровь: — Мам, почему ты Фэн Чунь положила рыбу, а меня обделила? Несправедливо!
Свекровь сестрицы Ми испугалась, что забыла добавить невестке рыбу, тут же схватилась за миску, сняла крышку, выудила палочками кусок и положила ей в плошку. И только тогда заметила, что у сестрицы Ми и так была рыба.
Сестрица Ми рассмеялась:
— Обдурила я тебя. Захотела съесть лишнего!
Старуха засмеялась и в шутку стукнула ее палочками. Фэн Чунь тоже не удержалась и прыснула. Хитрая все-таки сестрица Ми. Она же, считай, таким образом с ней заговорила. Женщины помирились. Сегодняшние обиды рассеялись.
Все вернулось на круги своя.
(10)
В этот день дела в лавке сестрицы Ми шли особенно успешно, и все пребывали в хорошем настроении. Работницы расходились по домам и с улыбкой прощались с хозяйкой на иностранный манер: «бай». Деревенские девушки, переезжая в город, тут же менялись: во-первых, делали татуаж бровей, во-вторых, обесцвечивали волосы, в-третьих, выбирали майки с тонкими бретельками, а в-четвертых, вместо «до свидания» начинали говорить нараспев «ба-а-ай». Сестрица Ми не принимала на работу любительниц бретелек. Указывала, что они ошиблись дверью, и советовала устроиться в массажный салон. На остальные три пункта она могла закрыть глаза.
Стайка девушек выпорхнула из лавки. Единственной уроженкой Ханькоу была Фэн Чунь. У нее натуральные брови, разве что слегка взлохмаченные, и натуральные ухоженные волосы. А еще она защищает свою кожу — чистую и белую, блестящую, словно фарфор. Она не сказала на прощанье «бай», лишь беззвучно пошевелила губами, пристально посмотрев на начальницу. Та равнодушно скользнула по ней взглядом и промямлила что-то в ответ. В этот час на проспекте было мало молодых женщин, и Фэн Чунь выделялась на общем фоне, словно журавль среди кур. Оказывается, она сияла, как бриллиант, а сестрица Ми раньше и не замечала этого. Неудивительно, что мужики на нее засматривались.
В том, что сегодня случилось, не стоило винить Фэн Чунь. Хорошо, что все эти неприятности позади. Но даже если Чжоу Юань не опомнится, нельзя оставлять такую девушку в лавке. Когда живешь бок о бок с соседями, важно блюсти приличия. Фэн Чунь не виновата, но неправильно крутить шашни за спиной у мужа и на глазах у всей улицы. Отвечая на беззвучное «бай» Фэн Чунь, сестрица Ми и вида не подала, как и подобает начальнице, на лице ее не дрогнул ни единый мускул, зато в голове успели пронестись тысячи мыслей.