Ее город
Шрифт:
Фэн Чунь задумалась: «Она ведь права. Как это я раньше ела все подряд?»
Им стали приносить одно за другим заказанные блюда. Фэн Чунь набросилась на еду, ела и после каждого кусочка громко нахваливала:
— Мамочки, какая вкуснотища!
От удовольствия Фэн Чунь даже притопывала под столом. Она снова стала живой, раскрепощенной девочкой, отчего по лицу сестрицы Ми расползлась широкая улыбка. Они ели с удовольствием, но какое же веселье без выпивки. Сестрица Ми велела принести им алкоголь.
Фэн Чунь принялась отнекиваться:
— Я не пью!
— Да хватит уже этой чепухи, что значит «не пью»!
— Но я действительно не пью, — оправдывалась Фэн Чунь.
— Пей давай. С алкоголем история такая: все могут пить, главное, чтобы нравилось, ну и нужно отважиться выпить. Ты сегодня отважишься со мной выпить?
Фэн Чунь собрала всю свою смелость
— Да!
Им принесли бутылку «Будвайзера» и два бокала. Каждая взяла свой бокал. Белый лещ оказался очень острым, губы Фэн Чунь раскраснелись, во рту горело. Она не слишком-то знала, как вести себя за столом, поэтому схватила бокал и с бульканьем сделала огромный глоток, пытаясь потушить пожар во рту, и так осушила весь бокал. Затем постучала кулаком по груди и уставилась на сестрицу Ми, осознавая, что перед глазами все поплыло и в голове помутилось. Фэн Чунь пробормотала себе под нос:
— Оказывается, пиво ничего так…
После налила еще и снова выпила до дна. Это произошло так быстро, что сестрица Ми свой бокал даже поднять не успела.
Фэн Чунь сказала:
— Очень приятно. Похоже, я и впрямь умею пить. — Она принялась за еду, запивая все пивом. Девушка то и дело хлопала по столу рукой и нахваливала, даже сообщила, что отродясь не ела такой вкуснятины. Ее глаза сияли все сильнее, в них блестела молодость. Сестрица Ми воспользовалась мобильным телефоном, чтобы посмотреть на свои глаза; на нее нахлынуло ощущение мимолетности, и она быстро отложила телефон, перевернув экраном вниз. Сестрица Ми съела не очень много, попробовав чуть-чуть от каждого блюда, и теперь просто сидела с бокалом пива и сигаретой, пила и курила, наблюдая за тем, как ест Фэн Чунь. Той по-настоящему нравилось, и сестрицу Ми это очень радовало, она время от времени смеялась. Им принесли еще бутылку пива. Сестрица Ми велела Фэн Чунь не торопиться, есть и пить потихоньку. Фэн Чунь уже утолила голод и жажду; она повеселела и говорила в два раза громче — даже не говорила, а тараторила куда более приятным, чем обычно, голосом:
— Да-да-да! Я хочу неторопливо есть и пить. Хочу научиться наслаждаться жизнью! И вообще, хочу многому у тебя научиться!
Сестрица Ми покачала головой и сказала, что сыпать цитатами из интернета глупо. На это Фэн Чунь сообщила, что глупо притворяться старой брюзгой. И они обе рассмеялись.
Они хотели поговорить о жизни. У женщин всегда так: они становятся хорошими подругами, и когда градус доходит до определенной степени, возникает желание поговорить по душам. Сестрица Ми рассказала Фэн Чунь о трех людях, которые сыграли важную роль в ее жизни: Сун Цзянтао, его мать и… некий мужчина.
— А кто он? — допытывалась Фэн Чунь.
— Я не могу назвать его имя, — заартачилась сестрица Ми. — Не могу, и все тут. Скажу только одно: он много для меня значил.
— Ладно, пусть будет просто «некий мужчина».
А про себя Фэн Чунь воскликнула: «Ого-го-го! У сестрицы Ми кто-то есть!»
Сун Цзянтао считался самым открытым парнем на улице Шуйтацзе, причем его открытость не обычного толка, такая манера свойственна всей их семье: если кому-то из друзей что-то требовалось, он был готов отдать последнюю рубашку. В какой-то момент чуть ли не все мальчишки с улицы Шуйтацзе столовались и ночевали у них дома. Его мама всегда готовила рис в большой рисоварке. Среди мальчишек, кстати, был и Чжоу Юань. Их семья пользовалась на улице Шуйтацзе таким же авторитетом, какой имел в Китае Мао Цзэдун. Изначально им принадлежали целых три больших дома в квартале Ляньбаоли, но впоследствии часть имущества у них отняли, оставив лишь три комнатенки. Одну из этих комнат Сун Цзянтао широким жестом уступил другу, которому негде было жить после свадьбы. Таким непередаваемым очарованием он обладал. Поначалу сестрицу Ми и Сун Цзянтао связывала лишь чистая детская дружба, ни о какой любви речь не шла, но все жители Шуйтацзе от мала до велика считали, что они непременно поженятся. В шестнадцать лет сестрицу Ми призвали в армию, ей надлежало выступать в военном оркестре. Когда новость разлетелась по округе, мальчишки начали орать ей вслед: «Невеста Сун Цзянтао в солдаты идет!» Семья Сун Цзянтао устроила сестрице Ми пышные проводы, и в присутствии друзей, собравшихся за большим столом, Сун Цзянтао поднял тост: «До Освобождения девчонки провожали любимых парней в армию, а после парни провожают любимых девчонок в армию. Ми, встань-ка. Я тебе скажу, что даже если ты уедешь на другой конец света и вернешься лет через восемь, я буду ждать тебя, а по возвращении мы поженимся». Так все и случилось — пришлось ему
А то, что Сун Цзянтао в магазине штор на Ханьчжэнцзе трогал покупательниц за грудь и щипал за попу, — это чистая правда. Таким он был человеком, все ему хиханьки да хаханьки; беззаботный и беспечный, он с утра до вечера торчал в компании друзей, а в одиночестве сразу приходил в смятение, вечно хотел собрать вокруг себя толпу, пригласить всех поесть и выпить за свой счет, причем порой он даже не знал имен собутыльников. Покупательницам Сун Цзянтао нравился. Когда они нуждались в помощи, он был тут как тут, но при этом никогда не ставил их в неловкое положение. Сестрица Ми все это видела и знала. У них были такие отношения, что лишних слов и объяснений не требовалось. Сестрица Ми расстраивалась, досадовала, то молчала, то ругалась, но осознавала: если муж однажды поймет, что утратил привлекательность в глазах женщин, это убьет его. Они были не просто супругами, но и близкими друзьями.
Негласная договоренность соблюдалась до того момента, когда у сестрицы Ми появился другой. Сначала случился взрыв боли, но потом муж отпустил. Он даже помчался к тому мужчине, поговорил с ним по душам и побратался. Когда у Сун Цзянтао обнаружили рак, он первым делом позвонил именно этому человеку и попросил, чтобы тот заботился о сестрице Ми до конца жизни. Перед смертью Сун Цзянтао еще раз взял с него обещание, и тот поклялся. Сун Цзянтао спокойно испустил дух. В этом весь Сун Цзянтао. Он не смог продолжить отцовское дело на Шуйтацзе, его великое наследие, зато проявил себя поистине благородным человеком.
Если бы можно было повернуть время вспять и начать жизнь сначала, то сестрица Ми все равно вышла бы за Сун Цзянтао. Они супруги, пусть никто никому и не говорил ни разу «люблю». Они супруги. Этим все сказано. Это трудно объяснить. Нужно называть вещи своими именами: вода — это вода, морось — это морось, а лед — это лед, и не надо смешивать разные агрегатные состояния. Название определяет судьбу.
На этом месте Фэн Чунь разрыдалась. Она дотронулась до руки сестрицы Ми и умоляла простить за ту ерунду, что наговорила прошлой ночью. Сестрица Ми еле заметно улыбнулась — ни к чему препираться. Когда женщины долго говорят, они словно открывают клетки с голубями. Голуби взмывают ввысь, кружатся, летают туда-сюда, но не улетают далеко — так и разговоры всегда сосредоточены вокруг одного, неизменно возвращаются к жизненным перипетиям.
Мать Сун Цзянтао, свою свекровь, сестрица Ми называла «этой женщиной». Она хмыкнула: «Эта женщина!» Вероятно, это связано со строчками из песни, которую пели в квартале: «Эта женщина не человек, а небожительница, спустившаяся в мир простых смертных». Разумеется, она выросла из простой девчушки на глазах соседей, но они обратили на нее внимание только тогда, когда она вышла замуж за отца Сун Цзянтао. Ее можно сравнить с семью небожительницами[24], упавшими с небес, или с Белой змейкой из знаменитой легенды[25], которая влюбилась в молодого человека по имени Сюй Сянь. После окончания муниципальной средней школы для девочек в Ханькоу она до конца жизни работала диспетчером в местной больнице. В течение нескольких лет собственность семьи Сун неоднократно перераспределяли и делили, а во время «Культурной революции» отец Сун Цзянтао покончил с собой, спрыгнув с крыши. Свекровь сестрицы Ми плыла по течению. Она не сходила с ума, не билась в истерике, не отчаивалась.
Даже оставшись без мужа, она продолжила воспитывать сына смелым и открытым, словно рядом все так же был мужчина. Когда сын подарил одну из оставшихся комнат своему другу на свадьбу и не получил ее обратно, она и словом его не упрекнула. На протяжении нескольких десятков лет она спокойно принимала все события, независимо от их масштаба. Никто никогда не видел, чтобы она переживала, и обычно все кончалось для нее благополучно, как и следовало, и она не чувствовала себя обделенной. О том, что у невестки появился другой мужчина и их внебрачная связь растянулась на долгие семь лет, «эта женщина» отлично знала, однако вела себя так, будто понятия не имеет. Свекровь ни разу не подала виду, ни разу не позволила себе насмешку. Она не притворялась, что не догадывается, но и не говорила, что ей все известно. В итоге сестрица Ми никогда не испытывала неловкости.